Над пропастью по лезвию меча - [12]

— А зачем в литературном произведение, указывать точные координаты объекта, и при этом их маскировать? — Торшин пытался защитить свою версию.

— Ну, батенька! — старичок глянул на молодого цветущего «батеньку», и засмеялся, — пути автора неисповедимы, может он свою юность вспоминал, когда рассказ сочинял.

— Вы тоже считаете мой рапорт ерундой? — Торшин встал, — Извините, что отнял у вас время. Мне пора.

Старичок его не удерживал.

* * *

Выписка из приказа N*** от *** 1972 г.: «Лейтенанта Торшин Алексея Викторовича направить для дальнейшего прохождения службы в в/ч 88 561».

— А что это такое в/ч 88 561? — поинтересовался Торшин у кадровика.

— Это питомник служебного собаководства Пограничных войск, — молодой майор — кадровик, равнодушно осмотрел офицера, и с легкой иронией пожелал, — Собачьей Вам службы, товарищ лейтенант.

Глава 6

— Вас откомандировывают на курсы по повышению квалификации, — заявил начальник питомника, Торшину, — и, слава Богу, может вы хоть там получите знания необходимые для работы со служебными собаками. Сегодня в 15.00. явитесь в отдел кадров за командировочным удостоверением. Вы свободны.

Вот уже два месяца, Торшин работал в питомнике. На новой службе его встретили с плохо скрытым недоумением, раньше выпускников Высшей школы, там не водилось. Но недоумение быстро рассеялось, когда он предложил новым сослуживцам, в полном соответствие с бытовавшей традицией, выпить за знакомство и дальнейшую службу. Во время застолья Торшин намекнул, что причина перевода, его слабость к алкоголю. Пусть лучше считают алкоголиком, чем шизофреником, или стукачом. Ну, вот теперь все ясно и понятно, новые коллеги кинологи с пониманием и облегчением вздохнули. Во всех организациях СССР, в том числе и КГБ, беззаветную любовь к русскому национальному напитку считали простительной слабостью, а возлюбивших бутылку больше чем карьеру, сначала воспитывали, а потом переводили туда, где они заведомо не смогут причинить вред.

Он не разнюнился, собрался, и решил дальше играть по правилам, и роль себе выбрал, идейно выдержанную, хорошо знакомую по кинофильмам, спектаклям, и по художественной макулатуре. Да человек оступился, но благодаря помощи партийной организации, чуткой заботе товарищей, твердо встал на путь исправления. Не «Чайка» Чехова, но для питомника и такой спектакль сойдет. На все предложения выпить со страдальческой гримасой отворачивался, и шептал: «В завязке я ребята, выпью сорвусь». Дальше к нему и не приставали.

А начальник политотдела, сам выпить не дурак, даже в пример стал его приводить, вот товарищи, как может помочь здоровый коллектив, человеку, если он твердо, решил расстаться с пагубной привычкой. Правда чуял Торшин, что начальник питомника ему «ни на грош не верит», но с этим, смирится надо. Смирится, так же как с провалом версии об Антоне Ивановиче Ефимове. А вот собачек, он полюбил. Славные они. Врать им не надо, а за любовь и внимание они сторицей воздают.

В 15.00. Торшин доложил в отделе кадров хмурому полковнику — пограничнику о прибытии. Тот достал командировочное удостоверение, сам отметил дату убытия в командировку, и сухо сообщил: «Вас ждет машина».

Машина была так себе, старый обшарпанный «Москвич». Вот только водитель, средних лет, потрепанный мужичок, был не в форме и, номерные знаки у машины — гражданские. Хотя это могло ровным счетом ничего не значить.

Машина остановилась у пятиэтажного панельного дома, что как грибы выросли на окраинах столицы.

— Приехали, — сообщил водитель Торшину, — вас ждут в квартире тридцать пять, подъезд второй, этаж третий.

Пока поднимался по лестнице на третий этаж, Торшин узнал, что: «Ерошин — козел. Маня — стерва. А Сережа плюс Наташа равняется любовь». Надписи и рисунки стенах подъезда, были сделаны, красной краской, вероятно оставшейся после ремонта.

«А вот интересно, — подумал Торшин, знакомясь с подъездными росписями, — жители пещер, первобытные художники, тем же инстинктом руководствовались, что и их недостойные потомки, разрисовывая стены своих пещер, или все-таки чувством прекрасного, и желанием отобразить окружающий их мир. Впрочем, достойны или недостойны их потомки, вопрос спорный, какой мир нас окружает, такого и его отражение». Торшин подходя к входной двери, квартиры тридцать пять, продолжал мысленно рассуждать о наскальной живописи, ее современных тенденциях, а потом ухмыльнулся, припомнив, как его коллег называют в творческих кругах: «Искусствоведы в штатском».

Задребезжал звонок. Входную дверь открыл щуплый старичок — пенсионер, одетый в трикотажный линялый спортивный костюм. Торшин посмотрел на своего бывшего преподавателя, и рассмеялся: «Дедушка — одуванчик, а не генерал — контрразведчик».

— Здравствуй Алексей, — старичок, гостеприимным жестом предложил пройти в квартиру, — Смех без причины признак дурачины, — обиженно сказал он.

— Здравствуйте Петр Васильевич, только вы сами учили, что без причины, даже птичка не гадит, — Торшин пожал протянутую руку.

— Все над бедным старичком смеются, и обидеть норовят, — генерал прошел в комнату, уселся на потертый, продавленный диванчик, и жалобно продолжил, — вечером шествую в эту квартиру, на улице подростки пристали, здоровенные такие. Дед дай закурить! Не курящий я внучки, отвечаю парням, здоровье берегу. А тебе здоровье больше не нужно, это самый борзый говорит, и замахивается ручкой, будущий член коммунистического общества, под такую его мать. Ручку я ему ломаю. Он визжать, дружки его орать, что прям тут меня на атомы разделят, образованные мальчуганы даже про атомы слыхали. Так я им и дался! Еще двоих отправляю землю понюхать, остальные врассыпную. Через два часа участковый приходит и грозит, что по факту причинения тяжкого вреда несовершеннолетним, будет возбуждено уголовное дело. Я ему объясняю, как дело было, а он мне, вот если бы они вас избили, судили бы их, а так как избили их вы, судить будут вас, и тянет меня в отделение. Квартира конспиративная, расшифровывать ее, не могу, удостоверением не машу. Вежливо так прошу разрешения внучку позвонить, предупредить, что к ужину не будет меня, и что бы передачу в СИЗО готовил. Поломался участковый для порядка, но разрешил. Звоню внучку, а «внучок» это офицер связи в центральном управлении. Мы еще до отделения не дошли, а там уже сидят, полковник милицейский и районный прокурор. Через день участковый уехал, продолжать службу в славном городе Мухосранск. Вот как советская власть ветеранов — пенсионеров защищает, если конечно пенсионер генерал КГБ.