Над обрывом - [11]

— Боже, — сказал Лоос, — я об этом не подумал. Но я выйду из положения. В конце концов я могу и сам себе что-нибудь сыграть.

— Вино, — продолжил я, — станет дефицитом, и сигареты тоже, потому что поставка товаров превратится в большую проблему.

— Вы меня мучаете, — запротестовал Лоос, — всемирный потоп у вас получается какой-то омерзительный, а это нехорошо.

— Я только предостерегаю вас от его последствий для вас лично.

— Ладно, — сказал он. — Значит, теперь мы должны хорошенько подумать, куда еще мы могли бы направить наши желания. Впереди для них нет вместилища, позади — романтизм с его изъянами, а посредине — полное безрассудство, от которого хочется бежать. Вот только куда?

— Я знаю куда. Пора по домам.

Не желая задерживать обслуживающий персонал, мы, последние посетители, встали, и я чуть было не потерял равновесие. Лоос, который тоже пошатывался, но все же двигался увереннее, заметил это и предложил проводить меня наверх, до Агры. Я сказал, что ценю его любезность, но он может спокойно отправляться спать. При чем тут любезность, возразил он, вам это необходимо. Со мной все нормально, я поеду, дорога почти все время идет вверх, вниз было бы опаснее. Пошли, сказал Лоос, не устраивайте спектакль. Я достал из бардачка фонарик, Лоос стоял рядом. «О, да у вас кабриолет», — сказал он. «Подержанный», — ответил я и бросил фонарик обратно в машину: он не работал. «Смотрите, луна взошла», — сказал Лоос, схватил меня под руку и потащил. А после нескольких шагов вдруг отпустил, словно испугавшись столь близкого общения. Мы молча шли через деревню. Перед небольшим киоском около почты он остановился и сказал, что здесь продаются художественные открытки с акварелями Гессе, его жена их очень любила.

— А вы? — спросил я.

Для него, сказал он, все, что любила его жена, в некотором смысле неприкосновенно. Пока мы шли дальше, я поинтересовался, было ли так же при жизни его жены. Если, ответил он, для него было невозможным разделять ее любовь к чему-либо, то он всякий раз пытался придать этому особое значение, осмыслить это, как достойное любви.

— А если бы в один прекрасный день она притащила домой садового гнома?

Будет ли твоя избранница таскать в дом садовых гномов или нет, как правило, становится ясно еще до свадьбы, ответил Лоос. Вообще, его жена любила не только акварели Гессе, но также и его сочинения, наверно, потому, что по-своему была ищущей натурой, а для ищущего человека Гессе — это как раз то, что нужно. Раскрой его книгу на любом месте — и сразу натолкнешься на какую-нибудь житейскую мудрость или жизненное правило, что его, Лооса, прямо-таки приводило в отчаяние, а вот жена такие изречения заносила в клетчатую тетрадку. Но он не собирается над этим подшучивать: как уже было сказано, он всегда уважал ее вкусы и, когда примерно два года назад, она выразила желание поехать на уик-энд в Монтаньолу и посетить музей Гессе в Торре-Камуцци, он сразу согласился. Так или иначе, в этом маленьком и довольно-таки изящном музее он вынужден был отметить, что выставленные реликвии, как, например, очки Гессе или поздравительная телеграмма Аденауэра к семидесятипятилетию писателя, не слишком его трогают, а зонтик Гессе — и подавно. Но именно этот зонтик, по-видимому, больше всего взволновал его жену.

Лоос остановился, тяжело дыша.

— С тех пор как я остался один, я снова начал курить, а это даром не проходит, — сказал он. — Целых пять лет я не курил, хотя моя жена — сама она была некурящая — никогда не требовала, чтобы я бросил. Эта дородная дама избавила меня от вредной привычки.

— Дама, склонная к самоубийству?

— Нет, у нее не было такой склонности. Эта особа однажды сидела напротив меня в кафе и поедала разные сладости, причем торопливо, с прямо-таки неприличной жадностью. Мне стало противно. Как можно быть такой несдержанной и слабовольной, с возмущением подумал я, закурил сигарету и потом заметил, с какой жадностью я ее выкурил. Это была моя последняя сигарета, и целых пять лет мне не хотелось курить. Так что продолжим беседу.

— Меня интересует еще кое-что, — сказал я, — а именно история с зонтиком Гессе. Что в нем произвело такое большое впечатление на вашу жену?

Он тоже задавал себе этот вопрос, сказал Лоос, тем более что в зонтике не было ничего особенного — обыкновенный черный мужской зонт, точно такой же, как у него самого и у миллионов других людей. Это было непонятно не только ему: позднее, в номере отеля (они ночевали в «Бельвю») его жена тоже пыталась в этом разобраться. У него, ее супруга, сказал он ей тогда, тоже есть зонт, не имеющий, однако, для нее никакого значения, а вот перед зонтиком Гессе она стояла как перед святыней. Не хочет ли она объяснить, что так восхищает ее в этом зонтике? Она улыбнулась и напомнила, как они однажды посетили музей Фрейда в Вене. Там была выставлена сигара, которую Зигмунд Фрейд когда-то начал было курить и бросил. И в отличие от своей жены он, Лоос, смотрел на эту сигару молитвенным взглядом. Ему пришлось признать правоту жены, поскольку эта сигара тогда действительно его взволновала. На этом тема была исчерпана. Потом, в постели, жена прочитала ему стихотворение. Напечатанное на листе бумаги обычного формата, оно было выставлено в музее Гессе и очень ее заинтересовало. Две строки из этого стихотворения она прочла трижды, так что он запомнил их наизусть.