Над нами миллион высоты - [17]

Анутюнов кивнул Макарову:

— Будьте внимательны. Сегодня в воздухе будет много самолетов,— и поспешил к Дыму. Вместе с ним сел в спарку и вырулил на старт. За ними шли самолеты первой эскадрильи. Над аэродромом уже голубело по-весенне­му бледное небо, искрилось солнце.

Дым шел во второй полет. От первого, разведочного, он отличался тем, что теперь полковник сидел в задней каби­не в качестве инспектора, или, как говорят в авиации, вы­возил Анутюнова.

Майор взлетел так стремительно, что Дым с удовольст­вием завозился на сиденье и глянул за борт. Далеко внизу медленно проплывала земля, освещенная ярким солнцем. На горизонте ткалась мягкая дымка.

Пришли в пилотажную зону номер три.

— Начинаю,— сказал майор Анутюнов.

Сделал левый, а затем правый виражи. Дым смотрел за альтиметр и ловил показания прибора скорости. Летчик держал крен, скорость и высоту.

После левого разворота самолет пошел на петлю. Мелькнула земля, поплыло небо, потом снова показалась земля.

Вскоре машина была в высшей точке иммельмана.

"Ничего не скажешь, хорошо",— подумал Дым, ловчей усаживаясь на сиденье. И больше не интересовался показаниями приборов, а лишь следил за тем, как Анутюнов пошел на левый иммельман. На время забыл, что пилоти­рует командир эскадрильи, и, только увидав свои руки на замке парашюта, усмехнулся, поправил на плече лямку.

Майор бросил машину в пике. Дым наклонился впе­ред, едва не взялся за ручку управления. Со времен войны любил этот волнующий момент. Если истребитель пики­рует с высоты, значит, где-то внизу под ним, в воздухе или на земле,— цель. Большой палец правой руки бессозна­тельно искал гашетку пушек, а голова клонилась к тонкому перекрестию в прицеле.

Дым снова усмехнулся, откинулся на бронеспинку.

Боевой разворот влево... еще пикирование... бочки...

Анутюнов выполнял все в высоком темпе и очень точно.

Вот самолет выровнялся на прямой и пошел на аэродром. На посадке майор планировал на повышенной скорости, однако сел у самого "Т".

Анутюнов зарулил на запасную, вылез из самолета, помог Дыму снять парашют.

— Слушаю ваши замечания,— козырнул он.

— Замечания? — протянул Дым, глядя на пришедшую за ним "Победу".— И то: летать с командиром и не получить замечаний... Хорошо. Все хорошо.

Черный шлемофон резко очерчивал круглое лицо Анутюнова с решительно сжатыми губами. Губы раздвинулись в сдержанной улыбке.

— Планировали на повышенной скорости. Мне это понятно — давно не летали. На левом вираже, кажется, чуть-чуть потеряли высоту. Кажется... Точнее мог бы ска­зать только полковник Астахов. У него глаз — острее некуда. Все! У вас сегодня еще полет?

— Так точно!

— Можете идти...

Дым поехал на командный пункт.

Смирин, заметив командира, тоже направился туда. Поднимаясь по лестнице, услыхал из будки голос Дыма:

— Сорок разрешаю! Прием!

На пороге встретил майора Капустина с планшетом и шлемофоном в руке.

— В полет,— сказал Капустин.— Веду группу.

На рукаве у Дыма, выше локтя,— красная повязка ру­ководителя полетов. Он ни минуты не молчал. Отвечал в микрофон на вопросы, давал разрешение садиться, взле­тать.

Смирин стоял недалеко от командира, откровенно лю­буясь им.

Телефонист подал Дыму трубку.

— Дым слушает. Кто это? Начальник метеостан­ции? — Губы его тронула усмешка.— А мы летаем. Над нами миллион высоты. Сами вы выходили на улицу? Будь­те здоровы! — отдал трубку телефонисту.

Протяжно и с натугой взвыли двигатели, потом само­леты парами пошли на взлет. И когда звук растаял в воз­духе, на аэродроме наступила такая тишина, что отчетли­во слышалось на столе пульта тиканье часов.

Смирин сел рядом с Дымом.

— Так вот, доктор, и живет командир полка. Все вре­мя на встречных курсах,— сказал Дым.

Смирин облокотился на стол, посмотрел на плановую таблицу, лежавшую перед Дымом.

— И научил меня вести атаки на встречных курсах мой первый командир звена. На лобовых, говорил, может вести бой только настоящий истребитель, со стальными нервами. В нашей эскадрилье с ним могли биться только я да Сашка Гаврилов. Сашка уже генерал, командует со­единением...

— А командир звена где?

— На Курской дуге сбил семь самолетов противника, сам попал под зенитку и был сбит. Нашли партизаны, дол­го лечился. Теперь на штабной работе.

Смирин задумался. Если говорить по-авиационному, то и он бился на встречных курсах, на лобовых.

— В мировом масштабе вся наша жизнь идет на встречных курсах с ними.— Смирин показал на запад.— Войны да войны: то горячие, то холодные...

Потом поговорили о ночных полетах, о погоде, об от­пусках.

— Хочу пойти в отпуск,— сказал командиру врач.

Дым удивленно посмотрел на него:

— А почему не летом?

Смирин хотел было объяснить, почему настроился в отпуск именно сейчас, но Дым встал, глянул через окно в конец аэродрома, где на посадку заходил самолет.

— Можете хоть сейчас брать отпуск.

На лестнице командного пульта послышались шаги. Вошел командир соединения полковник Астахов. Дым, не отходя от пульта, доложил, чем занимается полк, предло­жил сесть.

Астахов за руку поздоровался с Дымом, со Смириным и, сняв высокую светло-серую папаху, положил ее на стол. Сел на табуретку, взглянул на плановую таблицу.