Над любовью - [32]

Надежда Павловна покраснела, вспомнив о своих давно не видавших воды и мыла руках и, сравнив себя с попрошайкой у подъезда, она почувствовала, что тот угадывает, что ей нужна не только справка, но что она изнывает от голода. Ее охватил стыд, но не было воли уйти, не находилось слов сказать, объяснить. Капитан, доставая список, поймал в зеркале отражение глаз Надежды Павловны, не отрывавшихся от тарелок.

— Нет, вас не спрашивали. Давайте потолкуем и придумаем, как вам помочь.

Он сел к столу, заботливо угощая женщину в сестринском платье. Она пила вино и рассказывала ему о том, как уронила хлеб, как хотела идти просить к доктору и как голодают на палубе; говорила о том, как грузились в России, как теряли не только свои вещи, но как попадали на различные корабли, неожиданно оставаясь без детей, без мужа, как она… Невольно жаловалась, что двадцатую ночь не спит, потому что даже негде лечь.

И, не переставая, ела и пила. Пила, не замечая, что и сколько, — капитан не скупился.

— Приходите ко мне обедать и ужинать, когда хотите. Я всегда один. А сейчас ложитесь, отдохните; мне скоро пора на вахту.

Не ожидая ответа, он осторожно подвинул ее табурет к низкой койке, но Надежда Павловна точно не заметила этого, усталая и опьяненная ужином. Тогда он приподнял ее и положил на постель. Опустилась, пробормотав что-то в полузабытье, в полусне… Когда же он наклонился над ней, сжимая талию и сдавив плечи почти безжизненного тела, она только спросила слабым голосом:

— Ведь вам идти надо?

Он отдернул косынку, отбросив ее, как тряпку, открывая белокурые волосы. Не ощущая прикосновения, не испытывая близости, не отдаваясь, она принадлежала ему…

— Список в капитанской каюте.

— Да где же капитан?

— Вот сюда и направо.

Голоса доносились будто издалека, странные, точно из подземелья. Однако пробудили ее, вернули сознание.

— Спрячьте меня скорее! — просила она, пытаясь подняться.

Он не понимал, не отрываясь от нее.

— Спрячьте же! Умоляю!

Оставшаяся неплотно закрытой дверь отворилась.

Она застонала, забиваясь под подушку, закрываясь ладонями. Капитан оглянулся и увидал на пороге бледного, оцепеневшего человека. Серая фигура качнулась и быстро исчезла.

Довольно явственно послышалось: «Зачем нашел? К чему были все мытарства?»

Человек в сером и зеленом лихорадочно, не помня себя, карабкался по ступенькам, не слушая окрика матроса.

Отбросил фуражку, проведя рукой по слипшимся волосам… Снял шинель и, повторяя словно про себя — «Зачем же оттуда было бежать?» — как сомнамбула бросился в море.

Едва был слышен всплеск. И в темноте не было видно кругов. Но кто-то из дремавших очнулся, пробормотав:

— Что, опять самоубийство? Эго уже третье у нас.

— Говорят, сегодня на «Стреле» застрелилась женщина, — отвечал, зевая, сосед. — Следует все же капитану доложить.

— К чему? Завтра утром при раздаче хлеба выяснится, кто отправился на тот свет, то бишь — на дно морское, — возразил первый.

Ноябрь, 1920 г.

Константинополь.

Лунной ночью в Крыму

Над извилистыми улицами, точно надушенными кипарисами и магнолиями, изогнулся месяц. Лунный блеск переливает опалами на серых камнях вокруг притаившихся дач в садах. Вы легко скользите: вы словно растворяетесь в воздухе. Ведь вы нигде. Конечно, вы не в Ялте, а набережную с разочарованными спекулянтами просто выдумал от скуки день. Вы верите южной ночи, вы дышите ею.

Впереди вас неслышно идут двое. Они приостановились в полосе лунного света. Оба белые, прекрасные, как призраки. Тонкая женщина склонилась к нему. Вы замедляете шаг, вы боитесь подслушать слова чужой тайны. Но вот до вас отчетливо доносится женский недовольный тон:

— Невозможно платить десять тысяч за фунт масла. Лучше в Сербию уехать, или в Болгарию, там хоть розовое масло дешево.

— Да, ужасно… Ну, а сегодня на ужин что?

Вы обгоняете этих прозаических, неуместных людей и поворачиваете за угол. Скорее бы к морю. Быть может, волны принесут в своем дыхании немного романтики?

У деревянного киоска какое-то существо застыло в красивом изгибе.

— Купи же бубликов, вкусно съесть их у моря.

Беспощадный прожектор бросил сноп голубого света в лицо говорящей: перед вами опять ялтинская дама. Она деловито выплевывает косточки персиков. Ее спутник, «он», нанизывает на веревочку, будто драгоценный жемчуг, бублики, отсчитывая по полтораста рублей за каждый.

Вы в отчаянии и недоумеваете: ночь, о том говорят луна и ваши часы, так почему же люди занимаются торговлей? Правда, уже «одиннадцать» часов лишь по новому расписанию. Но эти люди не хотят начать новой, прекрасной жизни.

Наконец, усталый и надломленный, вы опускаетесь на скамью внизу, у самого моря. Аромат дремлющих волн вкрадчив, но обманчивы их полусонные вздохи. Конечно, их шепот обман: вы явственно слышите будничные голоса. И снова женщина разбивает ваше настроение:

— У меня болит голова: я положила две таблетки сахарина в чашку, а нужно одну. Говорят, что сахарин фальсифицируют.

— Возможно, — зевая, отвечает мужской голос.

Женщина неожиданно оживляется:

— Пойдем в ресторан, что на углу — там упоительные котлеты.

…И, словно окрыленная заманчивой мечтой, она уводит его наслаждаться котлетами и возмущаться подделкой сахарина.