Над Кубанью. Книга первая - [65]

— Наши, из комитета, — шепнул Барташ, — по всему видно, их уже потревожили.

— Ишь городовики, — кивнув в сторону приезжих, сказал Ляпин, — небось спервоначалу здорово шумели?

Брагин заложил руки в задние карманы щегольской бекеши.

— Шумели, — ответил он, приподняв брови. — Во-первых, сдавай оружие, во-вторых — давай Советскую власть, в-третьих — выбирай земельных уполномоченных.

— Разевай рот шире! Умники! Жили без их тысячу лет казаки и как-нибудь еще проживут. Налетели на казачество, как кобчики на зайчиху. Оружие сдать! Ишь!.. Зачем же оно им, а? Не пояснили?

— Казаки, мол, не хотят революцию защищать, так оно им и не нужно. А иногородние и рабочие создают красногвардейские отряды.

Ляпин кинул под ноги пустые гильзы, отер ладони о штаны, поднялся.

— У казаков не то что отряд. У казаков два полка при полном параде, — сказал он сурово, — вот мы к ним в Богатун не пошли с оружием, а они к нам как на войну. Выходит, не зря мы их поколотили…

— Как, на берегу?

— Заставу выставили по шляху. Канат у парома — топором. Теперь скидай штаны да вплынь, кто хочет тут разговор заводить… Давай послухаем, что там Лука балакает, что-сь народ регочет…

Лука, чувствуя за спиной силу, хитро плел речь, не торопясь и не нажимая на голос. Он ходил по трибуне, то вплотную приближаясь к приезжим, то отходя к противоположным перилам, разглядывая своих противников недружелюбным, презрительным взглядом.

— …Знаем мы вас, работников расейских, не впервой сегодня с вами поручковались, — говорил Лука, — лежит под лавкой в холодке, косу под себя, а на подошве мелом нашкарябано: «Меньше восьми рублев за десятину не буди». И ходишь вокруг их, как кот вокруг горячего борщу. Вроде восемь рублей не расчет для хозяйства, а побудишь его на пятиалтынный дешевле — еще голову косой оттяпает. А ежели плотника нанимать с вашего брата, так и совсем невозможную условию ставят: спать, покель хошь, хлебова вволю, ломтевой без отказу и выше двух аршинов не лазить.

Старики, окружившие трибуну, засмеялись, похлопали друг друга по спине, как бы говоря: вот, мол, какой Лука. Подождав с довольным видом, когда уляжется смех, Батурин продолжал в более серьезном тоне:

— А теперь с того боку шли свои права нам устанавливать, паморки честному народу забивать, вроде мы их впервой видим и сами не знаем, к какой такой красотке присвататься. Мало того, что на землю казацкую саженей понаделали, делить, так еще старинное наше управление порушить… Стал у их атаман поперек горла, как кость у жадного кобеля. Какие-сь Советы придумывают! Да мы весь век с советом жили, без совету аршину земли никому не прирежем, полсажени дров не отпустим. Самые знаменитые старики в казацкий совет выбранные. Наши деды говорили, что до булавы надо головы. А коли ты в своем хлеву двум свиньям есть не поделишь, то за всю станицу хвататься мы не рекомендуем, а то враз по рукам гост-рой шашкой. Отмахнем, будьте спокойны. Ишь какие норовистые стали! А то, видать, забыли, что от норова есть у нас дедовское средство: ледовой воды на спину выплеснуть, а потом кнутом, батогом да с потягом…

Толпа зашумела, откуда-то неслись угрожающие крики, к трибуне придвинулась кучка фронтовиков во главе со Степаном Шульгиным.

— Ты расскажи народу, Лука, как ты чужие наделы захапал, — зло крикнул Шульгин.

— Снова под себя гнуть хочешь! — заорал Буревой. — Станичники, фронтовики! Опять старый режим на нас цепляют…

Упрямым массивом протолкнулись солдаты, и впереди всех двигался Шкурка.

— Побили богатунцев, на велигуровской протоке, делегатов! — громыхнул он. Голос Шкурки поплыл над толпой.

Моментально весть эта пролетела всю обширную площадь, как порыв ветра проносится по сухим верхам пшеничного поля. Толпа зашелестела шепотом, потом загомонила, и крики, рождавшиеся то там, то здесь, тревожно отдавались в сердцах.

На станицу надвигалось что-то новое и страшное. Еще не было грозы и урагана, но томительным предчувствием тоска сжала сердца тысяч людей. Не были они виновны в случившемся, сделанном помимо их воли и желаний, но расплата за содеянное прежде всего лежит на них. Тысячи людей, не позабыв еще войны, видели приближение новых тяжких испытаний.

— Долой атамана! — заорал Шкурка, и Велигура увидел прямо перед собой бритое лицо этого гиганта, прославленного кулачного бойца.

Атаман подозвал Ляпина, и тот, пробуравив толпу, исчез, точно нырнул под ноги.

На трибуну быстро поднялся Хомутов. Шум не умолкал. Заметив солдата, старики, сгруппировавшиеся у трибуны, загалдели и замахали палками. Хомутов широко расставил ноги, вымазанные в болотный ил, и, показывая на перевязку, заговорил шепотом.

Шепот оратора сразу затушил толпу. Народ тесно подвалил к трибуне, галдящих осадили, и вскоре на площади воцарилось необычное спокойствие. Хомутов, начав с шепота, постепенно повышал голос.

— …Сегодня пролилась невинная кровь наших товарищей. Мы отдавали жизни в далеких странах и, придя домой, думали найти мир и взаимное понимание, а встретили пули. За что же это? Давайте разберемся, товарищи станичники, обсудим положение, нужно ли начинать грызть глотки друг другу…