Над голубым Иссык-Кулем - [16]

В песню мотора вплетается жалобный стон. Нелегко брать крутой подъем перед перевалом. Где-то, кажется совсем рядом, но намного выше, а потому довольно далеко, на тремя поворотами дороги, застрял какой-то грузовик. Его мотор задохнулся в разреженном воздухе. Несколько парней в телогрейках и ушанках столпились вокруг водителя, голова которого исчезла под капотом машины.

— Далеко сырты?

— Да, порядком. Засветло вряд ли добраться. Два перевала…

Мгновенно темнеет в горах. Особенно в такой теснине, как ущелье Барскауна. Хотя до астрономического захода солнца остается три часа, в ущелье спустилась какая-то серая кисея, как бы отдалившая громаду склонов с их сияющими снежными вершинами; покинутые солнечными лучами вершины потухли, как будто их присыпали пеплом.

Только позади величественная панорама гор была еще освещена лучами солнца, клонившегося к западу, куда-то за Иссык-Куль. Низкое солнце, щедрое на краски, пятнало горы в совершенно не свойственные им цвета: вогнутый лоб большого креслообразного кара слегка алел, каменные глетчеры стекали к синеватой, в черных зазубринах елей пойме Барскауна светло-фиолетовыми потоками. Небо вверху тускло-сереющее, но безоблачное. В него устремлен задранный радиатор нашего «газика». Впереди ничего нет. Только небо встает за обрывом дороги. Уклон такой, что, кажется, поднимаешься в лифте. Но дрожащий, вот-вот готовый оборваться стон мотора сменяется ровным гудением, радиатор опускается, мы видим впереди новую цепь гор. Перевал пройден. Он не последний. Небольшой спуск, снова петляние по серпантину. Новый подъем — на Барскаун.

Дорожный знак «Перевал Барскаун — 3819 м» выхватывают уже фары машины из густой, холодной тьмы, прошитой колючими звездами. Оттуда, с навалившегося на перевал черного неба, медленно стекает леденящий воздух. Это дыхание сыртов Внутреннего Тянь-Шаня, суровой страны высокогорья, открывшейся нам с перевала.

НА ПЛОСКОЙ КРЫШЕ ГОР

Печать ледника. За перевалом мы вернулись в «геометрию на плоскости». Дорога ушла в широкую равнину, залитую ярким лунным светом. Далеко-далеко на горизонте чернеют новые горы. А перед нами — большое озеро, мерцающее лунной желтизной. Вскоре появляется второе озеро, затем третье. Мы попали в страну озер. И болот…

Но болота совсем не характерны для Киргизии. Они занимают в республике всего полпроцента территории, тогда как в среднем по Советскому Союзу — десять. Тем удивительнее встретить болота так высоко. Кочковатое осоковое болото — «саз» — лежит между двух озер. Из этого болота выбегает маленькими ручьями Барскаун, уходящий потом под каменистую осыпь и появляющийся в своей долине уже гремящим водопадом.

Нам предстоит путь на восток по обширной равнине, именуемой Арабельскими сыртами потому, что по ней течет река Арабельсу. За ней в верховьях реки Кумтор — метеостанция Тянь-Шань и горно-ледниковый массив Акшийрак.

Мы въехали на сыртовое плоскогорье ночью, поэтому ничего не видели. А Северцов почти за сто лет до нас увидел с Барскаунского перевала «обширный великолепный вид на сырты: гряда за грядой поднимались на нем покрытые пожелтевшим дерном холмы, как волны моря. Подобно пене на волнах блестели на них полосы снега. Широкой дугой замыкали горизонт с востока, юга и запада зубчатые хребты, покрытые уже сплошным снегом».

Утром мы смогли убедиться в большой точности этого описания. Перед нами была волнистая равнина, мало задернованная, почти голая, усеянная бесчисленными озерами. Ни речка, протекающая между озер, ни сами озера не имеют сколько-нибудь возвышающихся берегов. Они почти не врезаны в равнину. То тут, то там разбросаны в беспорядке небольшие, средние и громадные валуны, пестрые от покрывающих их накипных лишайников. Валуны исцарапаны мелкой ледниковой штриховкой. Эти царапины, ориентированные в одном и том же направлении, ученые называют ледниковой штриховкой, потому что искусный резчик, создавший ее, — ледник.

Словно нехотя, катит свои воды Арабельсу, медленно поднимается в темное небо солнце, не спешит растапливать корку льда, сковавшую озера, лужи, болотца. Недвижимо парит над равниной орел-бородач. Тишиной, неподвижностью, какой-то замороженностью веет от всего окружения. Это ландшафт предела жизненных процессов. Жизнь кончается у белой кромки ледников. В полуметре вглубь от поверхности земли залегают постоянно мерзлые породы, а в некоторых местах можно обнаружить крупные линзы льда. Подземное оледенение, как скрытая болезнь, уродует «лик земной»: его сопровождают воронки, бугры, трещины.

Террасы Иссык-Куля, крутоплечие долины, древние полурассыпавшиеся моренные валы, мерзлота являются свидетелями другой эпохи. Тогда оледенение было развито значительно сильнее и воды в Иссык-Куле было больше.

Считают, что на Тянь-Шане было два оледенения. После первого уровень воды в Иссык-Куле опускался ниже теперешнего на сорок — пятьдесят метров. Его отметила терраса, находящаяся теперь под водой. А затем вновь произошло нашествие льдов и новое поднятие уровня озера. Но у ледников был рубеж, который они не переходили в ту пору. Следы самых древних из них заканчиваются на высотах двух-трех тысяч метров. Ниже этой границы с третичного времени растут тяньшанские ели.