Национализм как политическая идеология - [94]

Вовлечение национальных государств в глобальную экономику повсеместно порождает явление, которое эксперты описывают в терминах сужения, ослабления, девальвации суверенитета. Нации-государства не располагают ресурсами, достаточными для того, чтобы строить свою политику безотносительно к ситуации на мировом финансовом рынке. Стоимость сделок, совершаемых на этом рынке за один день, превышает, за редкими исключениями, годовой бюджет любого государства. Теоретически биржевые спекулянты могут обрушить курс той или иной национальной валюты за несколько часов.

В той мере, в какой государства заинтересованы в развитии своей экономики, они заинтересованы в иностранных капиталовложениях. Это значит, что государствам приходится брать курс на создание «благоприятного инвестиционного климата», что редко согласуется с курсом на повышение уровня жизни их собственных граждан.

С увеличением глобальной взаимозависимости претерпевает девальвацию как экономический, так и политический суверенитет, хотя разные субъекты затронуты этим процессом в разной мере. Не нужно долго думать над тем, у кого больше суверенитета в политической сфере — у Гватемалы или у Китая.

Размежевание между приверженцами национализма и их оппонентами начинается с интерпретации понятия «национальные интересы». Для либерально-консервативных политиков национальные интересы суть государственные интересы, а не интересы (этно)нации. Преследовать интересы государства они стремятся посредством встраивания последнего в международные экономические и политические структуры, тогда как для националистов национальные интересы a priori несовместимы с глобализацией. Преследовать национальные интересы в этом случае означает противостоять глобализации. В экономической сфере это значит — не допускать ущерба «экономической» (а также «продовольственной», «энергетической») безопасности, в политической сфере — максимально наращивать военную мощь. В рамках националистического дискурса родилось в последние годы такое понятие как «духовная безопасность», а также его корреляты: «конфессиональная» и «этнокультурная» безопасность. Несмотря на то что определить содержание этих понятий затруднительно, их общий вектор более или менее очевиден. Это установка на изоляционизм.

Однако было бы непростительной наивностью думать, будто включение в глобализационные процессы несет с собой прогресс и процветание, а цепляние за государственные перегородки в экономическом пространстве — националистический анахронизм. Существует объективное противоречие между интересами различных агентов социального действия. В частности, между интересами руководства транснациональных компаний и большой части населения той страны, где они работают, или между предпринимателями в определенной отрасли производства и рядовыми работниками. Иными словами, противоречие между трудом и капиталом никуда не исчезло. Оно лишь переместилось с национального на глобальный уровень. Государство же оказывается разорванным между полюсами этого противоречия.

Таким образом, глобализация ведет к тому, что соблюдение императива национализма — безусловного приоритета принципа нации во всех областях государственно-общественной жизни — становится роскошью, которую могут позволить себе лишь очень могущественные государства.

Дрейф лояльности

Изменения в этой сфере можно описать следующим образом: нация-государство перестает выступать преимущественным объектом лояльности как для индивидов, так и для групп. Однако в государствах различного типа этот процесс выглядит по-разному.

В искусственных политических образованиях, каковыми являются большинство постколониальных государств, усиливаются этнолингвистические и этноконфессиональные лояльности, разрывающие границы государств. Не случайно постколониальные политические единицы политологи именуют не «нациями-государствами», а «государствами-нациями». С ухудшением экономической ситуации в африканских странах все громче заявляет о себе «трайбализм», выстраивающий солидарность по этническому (и даже родоплеменному) принципу. Равным образом в странах Ближнего и Среднего Востока с ослаблением власти центрального правительства происходит перегруппировка сил, результатом которой оказывается внешнее вмешательство и реорганизация политического пространства извне. Так случилось, например, в Ливане в 1990 г.

Не ослабевают, а в ряде случаев и обостряются, сепаратистские настроения в индустриально развитых странах с полиэтническим населением. По-прежнему остро стоит вопрос о независимости Страны Басков; Фламандский союз (Vlaams Block), выступающий за выход Фландрии из состава Бельгии, увеличивает электорат. Далек от решения квебекский вопрос в Канаде. Глобализация не только не повлекла за собой уменьшения притязаний этнических меньшинств на суверенитет, но и вооружила их новыми возможностями.

Помимо этнической и языковой принадлежности вызов нации как объекту лояльности бросает региональная принадлежность: «Лига Норд», стремящаяся к отделению развитых северных районов Италии от аграрного юга страны, в этнолингвистическом отношении состоит из тех же итальянцев, что живут в южных областях Апеннинского полуострова.