Нации и этничность в гуманитарных науках. Этнические, протонациональные и национальные нарративы. Формирование и репрезентация - [64]

Being the only extant female-voiced poems written in Old English, WL and W&E are often taken to be authored by female, a theory increasingly supported by scholars of recent decades, partly as a counter-reaction of previous ready assumption of male authorship of any anonymous medieval text. However, such an authorship theory can also backfire as automatic assumption – after all, the allusive and often disjunctive narrative structure and enigmatic syntax of these poems allow various interpretations of their plots, but provide no concrete evidence as to the gender of the author. Those arguing for female authorship often take the narrator’s speech, sometimes fierce and revengeful, to be evidence of female strength that goes beyond endurance. For example, Straus claims that ‘telling her story from her own point of view is a positive act for the speaker, the means by which she attempts to control the way the events of her life will be seen’[272]. Nevertheless, such strength, if it can be called so, is overwhelmed by the ubiquitous depiction of claustrophobic sceneries, and the narrator’s immobility and impasse as a prisoner locked in these sceneries, both temporally and spatially, both physically and mentally.

They may suggest female fear about actual enclosure, but they can also be suggestive of male anxiety about the need for female enclosure, especially when read in the context of late Anglo-Saxon England and its monastic reforms which increasingly witnessed the practice of active female religious enclosure, i.e. living as an anchoress, symbolically dead to the world[273]. Even the mental reconciliation of the wife with her husband at the end of WL may well be male fantasy, or patriarchal prescription about how a woman in wretched situation should guide her feelings. The pleasurepain in a forced sexual intercourse described in W&E can be voicing genuine feelings, but can equally be male fantasy about the temperament of women: frail, hesitant, always harboring conflicting emotions, unable to be resolute and responsible for their own actions. In other words, they can be reflective of male unacceptability of ‘female autonomy’ in a patriarchal society embracing heroic and martial ideals[274].

By no means do I claim to champion a particular conclusion about the authorship and meaning of these two Old English elegies. On the contrary, a thorough philological examination of the poems only makes it harder to reach any such conclusion. What I wish to stress, however, is the possibility of male appropriation female voice in Anglo-Saxon England, or, in Scheck’s words, male attempt to ‘present skewed remembrances of an earlier time in which women were perceived to be completely dependent upon and subject to their male guardians’[275].

* * *

УДК 94(363.2)+82(091)

ХУИИ БАО. Аспирант, Университетский колледж Дублина, Дублин, Ирландия.

HUIYIВАО. Postgraduate Student, University College Dublin, Ireland.

E-mail: eliza_day531(S)hotmail.com

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ЖЕНСКОЙ КОММУНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В АНГЛО-САКСОНСКОЙ АНГЛИИ: ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ДВУМ СТАРОАНГЛИЙСКИМ ЖЕНСКИХ ПЕСНЯМ

В статье исследуются две известных древнеанглийских элегии, где присутствуют женские голоса – Плач жены и Вульф и Эдвакер. Автор стремится подчеркнуть женскую коммунальную идентичность или скорее, ее отсутствие, в англосаксонской Англии, как это отражено в этих двух женских песнях. Будучи единственными прямыми женскими голосами в древнеанглийском поэтическом корпусе, Плач жены и Вульф и Эдвакер сообщают важную информацию о положении английских женщин в раннее Средневековье. Они также поднимают принципиальные вопросы о надежности гендерно-этнических вымышленных нарративов, принимающих форму автобиографии: в какой мере эти элегии отражают реальное положение и самоидентификацию женщин в англосаксонской Англии? Могут ли они быть использованием женских образов автором-мужчиной, являя собой лишь текстовое воплощение маскулинных стереотипов, против которых, как кажется, они восстают?

Используя филологический анализ этого иносказательного нарратива с разобщенной структурой и сложным синтаксисом, мы стремимся воссоздать точную картину женской коммунальной идентичности X в. на фоне преобладания англосаксонского героического маскулинного общества. Мы особенно концентрируемся на женских клаустрофобных образах в обеих элегиях и их значения для женского физического и духовного заключения (тупика) и равным образом для маргинального социального и культурного положения женщины. Природа “modceare” (сердечного горя) каждого рассказчика женского пола будет пристально изучены. Мы попытаемся ответить на вопросы метанарратива о том, могут ли эти голоса быть использованием женского голоса автором-мужчиной с целью воссоздать то, что Шек называет “искаженной памятью о более раннем времени, в которое женщины воспринимались абсолютно зависимыми от опекунов мужского пола”, через сравнение свидетельств современной староанглийской беллетристики, как Беовульф, где женщина характеризуется как активная “freodowebbe» (носительница мира), а не пассивная “geomoru ides” (скорбная дама).