...Начинают и проигрывают - [64]

21.

Наш эшелон в пути нигде долго не задерживали, и уже к десяти часам утра, успев позавтракать из одного котелка с Верой Сидоровной, я прибыл на место.

Народу на вокзале нисколько не убавилось, наоборот, казалось, стало еще больше: навстречу друг другу, то и дело сталкиваясь в дверях и образуя пробки, текли два непрерывных людских потока. Весь фокус состоял в том, чтобы, улучив подходящий момент, толкнуться в самую середину нужной струи, и тогда уже тебя вносило в зал без всяких дополнительных усилий; если же оказаться на краю, то встречным потоком легко могло задеть, оторвать от своего и даже вынести обратно на перрон.

В дежурную комнату милиции я добрался весь помятый. Зато здесь была благодать. Пусто, если не считать двух сержантов, сладко спавших на длинном столе; чтобы не свалиться с узкого ложа, они крепко держали друг друга за плечи.

Присев на корточки, я снял трубку с телефонного аппарата — он, очевидно, мешал сержантам устроиться поудобнее и был ими без долгих размышлений сунут под стол, прямо на пол.

— Слушаю, — включилась девушка с коммутатора.

Я назвал номер.

— Соединяю.

Один из сержантов беспокойно шевельнулся.

— Чего? — хрипло вымолвил он, приоткрыв сонный глаз.

— Свои, свои, — заверил я, и он, успокоенный, тут же заснул.

Мне ответили.

— Глеба Максимовича, пожалуйста, — попросил я.

— У телефона.

Голос показался чужим. Строгий и четкий, он как-то не вязался в моем представлении со шлепанцами и стариковским меховым жилетом.

— Прибыл из командировки, — доложил я после секундной паузы, не называя себя.

— А-а, — вот теперь в голосе послышались знакомые интонации. — Очень рад! Наверное, не выспался? Голодный?

Я ответил одним «нет» сразу на оба вопроса.

— Тогда сделаем так, — предложил Глеб Максимович. — Через час я буду в кабинете у вашего начальника. Встретимся прямо там. Ровно через час!

— Слушаюсь…

Когда я, запыхавшись, пришел в отделение, до назначенного срока оставалось еще целых двадцать минут — напрасно спешил. Направился к себе в кабинет. К моему удивлению, дверь была открыта. За столом сидел, расположившись по-хозяйски, старший лейтенант с пышными черными усами. На гимнастерке — ордена, левый пустой рукав аккуратно заправлен за ремень.

— Новый опер?

Я уважительно поглядывал на «Красное Знамя» без ленточки.

— Владелец чулана? — улыбаясь спросил он в свою очередь и представился: — Кузьминых… Фрол Моисеевич меня посадил; говорит, вас не будет несколько дней… — Он стал сдвигать на край стола свои бумаги. — Сейчас уберу.

— Нет, нет, сидите, — остановил я его. — Мне все равно сейчас уходить.

Снял шинель, повесил за дверь. И сразу Фрол Моисеевич тут как тут, словно унюхал.

— Освободился? Ну, слава богу!

И очень расстроился, когда я сказал, что нет, еще не слава богу, не освободился. Щелкнул с досадой костистыми пальцами:

— Сынка нет, тебя нет, товарищ Кузьминых еще только входит в курс. Как работать?

— А Гвоздева куда?

— Подключил прокурор в пожарном порядке к делу со складом. Минимум неделю провозится, а то и все две… Эх, хоть бы и меня куда подключили, — вздохнул он. — Пошли ко мне, не будем мешать человеку.

А там, у себя, взглянул на меня выпуклыми глазами:

— Завербоваться к тебе в помощники, что ли?

Прямо спросить, что я делаю, чем занят, не разрешает служебная этика, а может быть, и прямой запрет начальства. Но любопытство-то заедает! Вот хитрый Фрол Моисеевич таким обходным маневром и пытается выудить хоть что-нибудь из меня, простодушного.

Я делаю вид, что вот-вот клюну, начну рассказывать, и он весь подается вперед в нетерпеливом ожидании. Но, оказывается, я совсем не о том, и его морщинистое лицо разочарованно вытягивается. Жгучее любопытство так и остается неудовлетворенным.

Уж придется вам потерпеть, дорогой Фрол Моисеевич, ничего не попишешь!

Ровно в назначенное время я вошел к Антонову. Глеб Максимович уже там. Я поздоровался, в нерешительности остался у двери: докладывать или не докладывать ему в присутствии начальника отделения?

Майор Антонов словно угадал мои сомнения.

— Хозяйничайте, товарищ полковник.

— Нет, нет, вы нисколько не мешаете!

— Извините, дела. Получаса вам хватит?

— Вот так! — Глеб Максимович провел рукой выше бритой головы.

Антонов вышел, не одевшись. Я точно знал, куда. К Ухарь-купцу — иначе не пройдет и пяти минут, как тот припрется сюда со своими красными чернилами из порошков и остро отточенными карандашами.

Я доложил Глебу Максимовичу о результатах поездки, прежде всего о телеграмме до востребования и о личности Станислава Васина. Он расхаживал по кабинету, держась обеими руками за спину, и негромко покряхтывал, откидывая назад туловище. В военной форме и блестящих, очень старательно начищенных сапогах он выглядел совсем еще молодым, если бы не его вынужденная гимнастика.

Выслушав анкетные данные Васина, сказал:

— Все совпадает.

— Совпадает с чем? — не понял я. — Анкету заполнял он сам. Уже в госпитале.

— Мы запросили через Москву партизанский отряд, там подтверждают. Больше того, они представили его к медали «Партизану Отечественной войны». Вот! — Он развернул передо мной копию наградного листа. — За храбрость и мужество, проявленные во время освобождения захваченных фашистами советских женщин. И фотокарточка.