Начало звёздного пути - [18]

– Робя, вы гляньте, – возмутился старший, – у самого на губах молоко не обсохло, а уже грубит, нарывается.

И хотел дать подзатыльник несостоявшемуся казачку.

Каким-то десятым чувством Николка отклонился в сторону и, неожиданно для самого себя, схватил пролетевшую рядом с левым ухом руку и припечатал нападавшего лицом в стол.

Тот попытался дернуться, но Николка держал крепко, и он застучал свободной рукой по столу и что-то невнятно бубнил в столешницу. Окружающие, вначале оторопев, молча смотрели на случившееся, потом за столом начали раздаваться смешки, перешедшие в хохот.

– Эй, Ефим, – кричали мужики, – как это тебя дитенок вчерашний побил.

Николка отпустил припертого к столу старшего, и тот сел, нянча свою руку, на которой были видны следы пальцев Николки.

– Ну ты и здоров, – выдохнул Ефим, – я уж думал, мне сейчас руку сломаешь, ты, парень, силы, что ли, своей не знаешь, поосторожней надо. Из-за подзатыльника так разбушевался.

Но Николка, несмотря на то что Ефим делал вид, что ничего особенного не случилось, ясно понимал, что приобрел в имении первого врага.

После этого события разговор сам собой потихоньку прекратился. Ефим сидел злой и только зыркал на всех исподлобья. Поэтому все были напряжены и быстро улеглись спать.

А утром Николка уже забыл о вчерашней неприятности. Ведь его сегодня ждала настоящая учеба. Впервые он понял ее притягательность, еще когда постигал таинство чтения с отцом Василием, когда непонятные и странные закорючки и палочки вдруг начали складываться в слова и предложения. Это было так увлекательно, что Николка сидел бы день и ночь за книгами, но надо было работать. И вот сейчас по капризу барина он сможет учиться! Когда он шел в барский особняк, его переполняло удивительное чувство восторга и страха, и он не понимал, чего испытывал больше.

Дворник, сидевший у парадных дверей, видимо, был предупрежден о его приходе, потому что без звука пропустил его вовнутрь.

Когда Николка зашел в учебную комнату, мадам Боже была уже там. Она внимательно его оглядела и сразу начала говорить с ним по-французски, стараясь не выходить за те слова, что они выучили вчера.

Как она и подозревала, ее новый ученик за ночь не забыл абсолютно ничего. И она с неожиданным для себя энтузиазмом, впрочем, достаточно подкрепленным материально Вершининым, начала обучение. Через двадцать минут уже было забыто, что Николка простой крестьянин, он абсолютно точно перенимал все ее жесты и произношение, и почти ничто не говорило о нем как о неграмотном, невежественном человеке. Вот разве что только знаний у него почти никаких не было.

Через полтора часа вспотевшая преподавательница спросила:

– Молодой человек, а как у вас дела обстоят с письмом?

Николка опустил голову.

– Вы знаете, мадам Боже, у меня никак не получалось писать буквы, я уж как только ни старался, не получается и всё. Отец Василий махнул рукой на меня, сказал, что руки-крюки.

Мадам Боже задумалась.

– Ты знаешь, Николя, я все же думаю, что это дело поправимо. Просто твои пальцы не привыкли к таким тонким движениям. Но думаю, что если ты будешь усерден и каждый день начнешь заниматься чистописанием, то всё получится. Я дам тебе образцы прописей, и каждый день два часа ты должен будешь их копировать. Договорились?

Ученик радостно закивал головой.

– А сейчас, – продолжила мадам Боже, – мы сделаем перерыв, после которого у нас будет математика. Не знаю почему, но Илья Игнатьевич вчера распорядился, чтобы математику ты учил вместе с Катенькой.

Надо сказать, Илья Игнатьевич не был сторонником женской эмансипации, он про это ничего не знал, как и того, что женщины могут стать математиками. И, конечно, ему в голову не приходило, что его любимая дочка должна будет сидеть целыми днями со счетами. Но вот деньги… деньги, как говорится, счет любят, и Илья Игнатьевич хотел, чтобы Катенька не только знала цену деньгам, но и умела их считать.

А вот Катенька почему-то совсем не хотела этого, и только хлопала широко раскрытыми глазами на попытки мадам Боже что-то ей втолковать.

А сейчас Илья Игнатьевич не без основания рассчитывал, что Катенька не захочет показаться глупой в глазах деревенского юноши, которого она сама решила чему-то учить.

Как раз сейчас за утренним чаем и проходил его разговор с дочерью. Катенька сегодня была совершенно другой, чем вчера, и со смущением вспоминала вчерашние события.

Ей все время казалось, что это была не она.

– Доброе утро, папенька, – вежливо произнесла она, приседая в книксене, и потом подошла и чмокнула отца в щеку, повыше бороды.

– И тебе доброе утро, как спалось, моя хорошая? Я смотрю, ты сегодня не рвешься учить своего дурачка? И встала как обычно, – с легким оттенком ехидства спросил Вершинин.

Катя заалела.

– Папенька, ну перестань, пожалуйста, а то буду плакать, я уже поняла, что сделала глупость, и больше так не буду, сама не понимаю, зачем это делала.

Вершинин улыбнулся:

– А мне вот кажется, что я понимаю, хотя, возможно, и нет. Ладно, хорошо, что ты это поняла сама, и мне не надо ничего тебе говорить. Однако, благодаря твоей оплошности, у нас может появиться очень образованный работник. Я впервые вижу такой талант, никогда бы не подумал, что среди этих лапотников может появиться такое чудо.