Начало жизни - [21]
— Прекрасно! — говорит она красноармейцам, затем оборачивается к нам. — У нас в местечке большевики?
— Большевики, — отвечаю я.
— Что ж вы здесь делаете так поздно? — Она берет Зяму за подбородок. — Отчего у тебя такая заплаканная мордашка?
— Он бандит, петлюровец! — сообщаю я, смущенный.
— Что-о? — Голда так хохочет, что глаза у нее превращаются в щелочки и в них появляются слезы.
Она говорит с красноармейцами по-русски. Очевидно, рассказывает им про Зяму, что он «петлюровец». Она говорит, что нужно обратить внимание на детей, вызвать их в ревком.
Мне уж не терпится, хочется ей все рассказать.
— Голда, — говорю я, — Ара тоже дома. Его привез на лошади красноармеец Магид.
— Ара? — Она радостно хлопает в ладоши. — И Магид? Не может быть! — Она тискает меня в объятиях. — Слышите! — кричит она красноармейцам. — Магид, черт его побери, был здесь!
Голда садится на упавшее дерево, сбрасывает со спины свой вещевой мешок и достает оттуда чулки, затем начинает обуваться. Волосы падают ей на глаза.
— Значит, дорогой мой, Магид еще здесь? — Она причесывается. — Не знаешь? Стало быть, в местечке тихо? — Она говорит сквозь зубы, потому что во рту у нее гребенка.
Присаживаются и красноармейцы. Голда все прихорашивается.
В лесу тихо и сумрачно. Деревья покачивают головами. Временами с шоссе доносится стук копыт, слышна далекая перестрелка.
— Ну, говори, — поворачивается ко мне Голда, — какие новости? Значит, петлюровцы у нас не были?
Она, видно, шутит.
— Ого, еще сколько! — выскакивает Зяма.
— И убивали…
— Еще как!
Я отталкиваю Зяму:
— Зяминого брата убили, комиссара Велвела Ходоркова…
Подбегаю к высокому клену, к которому привязывали Велвела, и показываю ей дырочку от пули, следы крови. Я совсем забыл, что это его сестра.
Голда вздрагивает. Ее большие, широко открытые глаза наполняются слезами.
— Вот здесь, говоришь? — Она подходит к дереву, прижимается к нему лицом.
На нее падает прорвавшийся сквозь ветви отблеск заката. Красноармейцы стоят с непокрытыми головами. Мы тоже снимаем шапки.
Голда, кажется, плачет. У нее вздрагивают плечи, она кутается в платок.
Мне становится страшно. Подхожу ближе к Голде, хочу ей сказать, что больше так вести себя не буду. Кладу руку Зяме на плечо.
Голда, не оборачиваясь, выходит на дорогу. Мы идем за ней. Большая красная луна выползает со стороны луга.
Старый высокий красноармеец берет меня за руку. Позади идут Сролик, Зяма и Буля.
На речке усердно квакают лягушки. В вечернем воздухе звенит комариный плач.
ПИСЬМО В АФРИКУ
Никогда еще я не приходил домой такой возбужденный. Переступаю порог комнаты смирнехонько, безо всякого шума, — это первый раз в жизни.
— Добрый вечер, папа.
— Добрый вечер, Ошерка, — отвечает удивленный отец.
Он не верит своим глазам, не может себе представить, чтобы я тихо, чинно вошел в дом и даже поздоровался.
Все дело в том, что на душе у меня сегодня радостно и вместе с тем беспокойно. Не знаю, как рассказать об этом отцу, но сегодня я впервые узнал, что наше местечко со всех сторон окружает какой-то огромный мир и что на всем белом свете дерутся.
Подперев рукой щеку, усаживаюсь у стола. Кроме меня и отца, никого дома нет. Как только вошла Красная Армия, Ару сразу положили в госпиталь, и мама все время при нем.
— Папа! — говорю я, указывая на окно, выходящее на юг. — Там, за окном, за морями, есть огромная страна. Там тропические леса. Страну эту зовут Африка…
Отец настораживается, затем встает и на цыпочках подходит к столу.
— И там живут негры, папа!.. А Джим хочет их зарезать… Они бегут, бегут…
— Ошерка! — восклицает отец и разглядывает меня в испуге. — Не заболел ли ты?
Он ощупывает мой лоб: в местечке свирепствует тиф, и, говорят, больные бредят. Он тотчас укладывает меня в постель, и я слышу из-под одеяла, как он вздыхает.
Мне хочется ему рассказать, о чем читала нам в клубе Голда, но отец не дает говорить и приказывает спать.
А Голда читала нам в клубе о негритятах.
Неделю тому назад нас, ребят, созвали в ревкоме и сообщили, что открывается детский клуб. Голда будет там руководительницей. Но так как подходящего помещения нет, то клуб устроили в старой тюрьме. Запущенное страшное строение это стоит на горке и со всех сторон окружено высоким черным частоколом.
Все решетки здесь выломали, двери пораскрывали. Осталось только несколько крюков с кольцами, которые накрепко вмурованы в стены. Помещение вычистили, выскребли, побелили — и конец тюрьме. Теперь это наш клуб!
— В клубе, — сказала мне сразу же Голда, — должно быть тихо. Прекрати беготню! И не смей бить девочек!
А ребятам она немного позже предложила:
— Надо выбрать дежурного по клубу. Может быть, сделаем дежурным Ошера? Для этого нужен мальчик тихий, аккуратный. Ошер как раз подходит. — Она поглядела на меня и чуть-чуть улыбнулась.
Я юркнул за спины ребят, а сердце у меня часто-часто забилось.
В клубе поднялся шум. Зяма засмеялся. И все ребята стали кричать, что я бросаюсь камнями и дерусь.
Но Голда заявила, что она не верит этому. Она отыскала меня, посадила поближе к себе и вовсе не бранила, а поглядела так ласково! Из-за этой ласки я боюсь ее сейчас больше всего. Мне боязно, как бы она вдруг не сказала, что я дурной мальчик.
