Начало Руси - [26]

В большинстве современных концепций происхождения индоевропейцев их не ищут глубже III–II тыс. до н. э., т. е. эпохи неолита и бронзы. Из этих дат, в частности, исходят компаративисты. У Марра и его последователей индоевропейская «стадия» начинается лишь со II тыс. до н. э., связываясь с «социальным переворотом»: отделением земледелия от скотоводства[132]. С иной мотивировкой, но к той же дате склоняются и некоторые европейские лингвисты и археологи, в частности Г. Краэ[133]. В нашей литературе также распространено убеждение, что «формирование крупных этнических общностей, больших европейских семей народов — кельтов, германцев, славян — происходило во время, близкое к тому, когда впервые о каждом из них упоминают письменные источники»[134]. При таком подходе «прародина» связывается едва ли не с каждой археологической культурой от европейского северо-запада до Средней Азии эпохи неолита. И большинство специалистов, по-видимому, правы в том, что рассматриваемая ими территория была заселена индоевропейцами. Но это означает лишь то, что время сложения общности нужно углубить на несколько десятков тысяч лет. В.И. Георгиев находит возможным аргументировать это положение и собственно лингвистическим материалом[135].

Консервативный период в формировании того или иного языка самым тесным образом связан с существованием родовой (и соответственно племенной) организации общества. Время возникновения этой организации также вызывает разногласия[136]. Но она, очевидно, существовала в эпоху верхнего палеолита. Племенное устройство австралийских аборигенов (отсутствие вождей, культ племенных родословных) показывает, что племя само по себе проходит чрезвычайно длительный путь развития, который в условиях первобытного общества должен измеряться десятками тысяч лет. Застойность же быта, социальной организации и материальной культуры неизбежно вызывает застойность языка. Блестящим примером этого могут служить острова Полинезии, разбросанные на обширных пространствах Тихого океана. Острова были заселены между X и XIV столетиями и в результате изоляции сравнительно небольших общностей шли не столько вперед, сколько назад. А в итоге, как отметил Д. Томсон, Полинезия «является в лингвистическом отношении самой однородной страной в мире»[137].

В настоящее время у многих индоевропейских народов отыскиваются традиции, по крайней мере, с эпохи мезолита. Так, с раннего мезолита заселяли юг Балканского полуострова ахейцы, которых нет оснований выносить за скобки индоевропейской общности. В IV–III тыс. до н. э. здесь происходит процесс ассимиляции протогреками (праионянами) также индоевропейцев — пеласгов[138]. С аналогичной картиной мы сталкиваемся в Бретани, где можно говорить о наложении неиндоевропейских групп на более ранние индоевропейские[139]. Что касается Северного Причерноморья, то оно неизменно во всей мировой литературе выступает в качестве «главного претендента» на роль индоевропейской прародины.

На историческую арену индоевропейские языки выходят уже со значительными друг от друга отличиями. От начала II тыс. до н. э. имеются письменные памятники одной ветви индоевропейцев — малоазиатских хеттов. От несколько более позднего времени сохранились письменные памятники других индоевропейских народов. В глубокую древность уходят некоторые топонимические пласты, также существенно отличающиеся друг от друга. Все эти отличия в условиях каменного века должны были формироваться в течение многих тысячелетий.

В итоге формирование индоевропейской общности оказывается на такой хронологической глубине, что многие спорные вопросы отпадают либо как неверно поставленные, либо как неразрешимые при настоящем уровне знаний. Не только в историческое, но уже и в «предысторическое» время, до которого мы в состоянии спуститься средствами археологии, антропологии и лингвистики, существуют уже разные ветви индоевропейских племен и языков.

Глубокая древность индоевропейской общности предрешает и вопрос о ее характере. Она никогда у своих истоков не могла быть монолитной, поскольку монолитность предполагает довольно высокую межплеменную организацию общества (нечто вроде союза племен). На ранних этапах должно было сказываться то состояние, которое С.П. Толстов удачно определил как «закон лингвистической непрерывности»[140]. Смысл этого закона заключается в том, что в до-государственный период соседи, долго проживавшие на смежных территориях, обычно понимают друг друга, а противоположные окраины достаточно обширной культурной области уже друг друга не понимают. Индоевропейская общность неизбежно должна была относиться к числу таких, по крайней мере, на последних стадиях верхнего палеолита. В более поздний период мы имеем дело с чрезвычайно широко — от Бретани и Британии вплоть до Минусинской котловины — разбросанными индоевропейскими племенами, соседями которых часто являются вообще не индоевропейские племена.

Для этнической истории Европы весьма интересен факт близости антропологического облика населения Днепровского Надпорожья и Приазовья эпохи мезолита с одновременным населением Северной Африки, Бретани и Дании. «Мнение о их непосредственном и близком родстве, — замечает в этой связи Т.С. Кондукторова, — выглядело бы с антропологической точки зрения убедительно, но оно привело бы к столь неожиданным и столь ответственным выводам, что на нем трудно настаивать»