Начало осени - [13]

— Ну как? — дошел до него мужской голос. — Будешь еще от процедур отказываться?

Он открыл глаза: перед ним все тот же врач, глядит не строго.

— Не буду, отвяжите…

— Ты пойми, голова, это же не в наказание делается, это лечат тебя, для твоей же пользы. Ты сюда определен лечиться, а не срок отбывать. Дошло?

— Дошло…

— Отвяжите его, — распорядился доктор, — пусть идет в палату.

Санитары, дюжие мужики из вольных, освободили Кольку от привязи, провожая до палаты, советовали:

— Ты, парень, не прыгай… Горячий укол, он кого хочешь охладит.

В палате его встретили со сдержанным любопытством.

— И как? — поинтересовался Губа, тот самый мужик с заячьей губой.

— Не приведи бог, — поделился Колька. — Хуже чем в парилке. Такой укол делают, огнем всего печет…

— Ты лучше скажи, ты отвращение к алкоголю чувствуешь? — с подначкой осведомился Володька. Вот парень, не унывает, все ему по колено.

Колька прислушался сам к себе:

— Нет, вроде не чувствую…

— Если тебе сейчас поднести — как, хлобыстнешь?

— Э… Меня и на воле мутило перед стаканом. И сейчас мутит, но… — Колька почесал стриженый затылок, — наверное, пошла бы!

— Вот тебе и уколы, — смеялись вокруг. — Пошла бы!

— А в меня — нет, не пойдет! — радостно сообщил Губа. Он охотно отзывался на свою кличку, говорил, что его и на свободе так же называли — Губа. — Не пойдет в меня, чувствую…

— Тебе и не предлагают…

Все помолчали, словно проверяя: как она, душа-то, примет или нет?

— Это вас еще только начали отучать от нее. Вот когда зайдет врач в палату и скажет: «Водка!» — а вы все разом сблюнете, вот тогда, значит, да, ясно станет, что вы на прямом пути к трезвой жизни. А пока будете рыгать и рыгать в парилке! — опять скалит зубы Володька.

…Полтора месяца, сорок пять дней, провели они в карантине. На сорок шестой день их перевели в отряд, а позже разбросали по бригадам. Под конец лечебного курса Кольку и впрямь стало мутить при одном лишь воспоминании о вине. Потом отошло. Но и в отряде их в покое не оставляли, принуждали глотать таблетки. Новички пробовали прятать их за щеку или под язык, а потом выплевывать потихоньку, но здешнюю медицину не проведешь. По цвету мочи узнают, глотаешь ты таблетки или нет. Если глотаешь, то она розовой становится.

Второй год он эти калики катит, а на выпивку иной раз крепко тянет. Даже в штрафной изолятор попадал из-за этой проклятой водки.

— Перекур! — Бугор сунул зеленые дерюжные рукавицы в карман бушлата.

Бригадники расселись кто на опрокинутых носилках, кто на кирпичах, сложенных стопкой, а кто и просто на куче песка. Закурили.

— Еще с десяток носилок — и хорош, можно будет пол заливать, — прикинул бригадир. — Колян и Володька, вам задание особое: берите лом и балду, станете пробивать в перекрытиях дыры под стояки. Места, где бить, прораб мелом отметил. Начинайте со второго этажа, потом выше подыметесь, сможете по нижнему пробою сверяться, там ли дыру колотите. Да шире Машкиной не делайте, только чтобы два кулака проходило…

Сразу загалдели:

— Ого, два кулака! Не у всякой Машки пройдет…

— Эх, кабы бабу…

— Чего ты с ней делать будешь?

— А чего?

— А того. Сколь времени тетурам жрешь? После него долго к бабе не потянет.

— Так меня ж тянет…

Эту жеребятину слушать не переслушать. Колька взял от стены ломик, Володька прихватил кувалду, и они не спеша стали подниматься по узкой, еще без перил лестнице на второй этаж. В нужных местах на серых бетонных панелях виднелись белые крестики, здесь пройдут трубы. Колька ткнул ломом в плиту, лом высек искру и отскочил, оставив на бетоне светлую царапину. Володька с тем же результатом треснул по обозначенному месту кувалдой.

— Нашел Бугор работенку! — Колька и еще тюкал ломиком. — Не берет, зараза…

— Бей шибче, не бабу по заднице гладишь. — Советовал Володька. — В одно место долби, да смени конец, что ты тупым-то лупишь!

— Сам ты тупой! На, попробуй…

Володька взял лом, острым концом сильно ударил в оставшуюся на плите щербатину, потом еще… Зачернелось небольшое, с пятак, отверстие.

— Видишь, панель внутри с пустотами, — пояснил он. — Ты по удару чуй: если в плечи не сильно отдает и звук высокий — значит, пустота, а если глухо бухает — в монолит колотишь.

Они приноровились: сначала Володька ударами кувалды находил в панели нужное место, а Колька ломом пробивал отверстие. Дело пошло споро, гул стоял по всей кирпичной коробке. Закончили на втором этаже, перешли на третий.

— Слышь, Колян, что-то мы недуром взялись за эти дырки. Этак быстро управимся, другую работу найдут. Давай передохнем.

Они приладили на четыре кирпича доску от старой опалубки, сели на нее как на лавочку и время от времени стукали в бетон не вставая то ломом, то кувалдой. С понтом работают.

…После выхода из карантина Кольке не повезло: новичков недели три гоняли в железнодорожный тупик разгружать вагоны с кирпичом, углем, цементом или еще с чем. С кирпичом возни много. Каждый по отдельности он легкий, да в вагоне его — миллион! Выкидывать не велят — бьется, вот и приходится кирпичи по наклонной доске спускать и невдалеке штабелем укладывать. За одним два раза нагнешься. Спина трещит.

Уголь выгружать не в пример легче — отбей запоры у кингстонов в днище полувагона, он сам валится, только успевай отгребать. По три вагона до ужина успевали выкинуть. Грязные все становились как черти.