Начальник уголовного розыска. Непридуманное - [32]

Через год пришли сведения из города Анадырь. Это на правом краю карты России. Дальше уже и карты нет. Чукотка, короче. Живет там Леха-Слон в яранге на берегу моря. Засветился при проверке документов местному участковому. Узнал доблестный защитник северных прав сурового народа, что ищут Слона, и сообщил в райцентр.

Розыскник шлет письмо на родину чукчей: "Прошу взять под стражу негодяя, конвой выезжает".

Ответ: "Негодяй изъят из яранги. Ждем конвой".

А вопрос встал, на какие шиши туда ехать? Через всю страну, туда два мента, а обратно с довеском. Денег в райотделе нет. К тому же до анадырской тюрьмы, где Слон из моржовой кости от скуки шахматы режет, только самолетом можно долететь.

Пришло письмо от северных коллег милицейских: "Так как срок содержания под стражей-два месяца-истек, отпускаем мы вашего Слона".

Отпустили. А куда он с Чукотки денется.

Вот так и покатилось дело. Раз в квартал, то есть четыре раза в год, розыскник аккуратно слал письмо на родину моржей с просьбой задержать негодяя и обещал конвой. Чукотские менты добросовестно сажали Слона в узилище, и отвечали, что, типа приезжайте, давно вас ждем.

Потом, по причине финансового голода, конвой не выезжал, а Леху через пару месяцев выпускали.

Такая переписка шла около трех лет. Младший братик давно уже отсиживал срок, а старший проводил время между камерой и ярангой.

Вдруг, розыскник получил телеграмму на свое имя. Там стояли такие строки.

"Выезжаю поездом Владивосток-Москва 15 июня. Вагон 6, место 32. Встречайте. Леха-Слон".

Как оказалось, истомленный постоянными отсидками и ожиданием срока, Слон не выдержал и решил сдаться. Дал расписку чукотским милиционерам, что он не сбежит по пути, а приедет в родной райцентр. Ее по почте выслали в райцентр.

Приехал. На вокзале его ждал добродушный розыскник. Приняв во внимание честность Лехи, он предложил ему место не в "собачнике", а на заднем сидении комфортабельного УАЗика.

Вскоре Леха-Слон получил свой срок, и спокойно, без нервотрепки, начал его отбывать.

Аресты, аресты

Чего-то вспомнилось.

Раньше задержания подозреваемых оформлялись по статье 122 УПК (сотке). Одно из оснований было — если на подозреваемом обнаружены следы преступления.

И вот я читаю в дежурке протокол по "сотке", вынесенный следователем: "Поскольку на подозреваемом обнаружены следы преступления, задержать".

А какие следы? Неизвестно. Смех в том, что задержали жулика за квартирную кражу. У него, что телевизор был на голове одет? Посмеялись.

Было еще. Одно время задерживали за бродяжничество на 10 суток. На основании совместного постановления прокуратуры и МВД. Ловили всяких жуликов, если паспорта нет, в трюм его! Я заинтересовался, что это за постановление. Нашел, прочёл. Оказывается, людей можно помещать, но только если он сам об этом попросил, или на основании медицинских показателей (т. е. помощь ему нужна). Прочел я это постановление и спрятал, от греха подальше.

Конечно, сейчас, когда полиция начнёт работу не по-милицейскому, а по-полицейскому, таких нарушений закона не будет.

Самодеятельность

Наш начальник курса в нашей Горьковской высшей школе МВД СССР любил петь, и поскольку был прямым командиром 150 слушателей, считал, что они тоже любят поголосить.

Как-то после занятий весь наш курс согнали в актовый зал на прослушивание. Меня и еще человек пятнадцать выгнали, как бесперспективных, а остальные составили из себя хор. Наиболее горластые стали солистами.

Но я рано радовался. Приближался День Милиции, и для участия в концерте для сотрудников Горьковского УВД потребовались актеры, желательно бесплатные, бессловесные и послушные. Меня и еще троих парней, не успевших вовремя спрятаться, занарядили для праздничной постановки.

Нервный режиссер, очень вежливый и дерганый, носился по дворцу культуры (забыл название, около Московского вокзала), и постоянно решал творческие вопросы. На нас он обратил внимание только, когда мы приехали уже на вторую репетицию и залегли в креслах покемарить.

— Курсанты, здесь должны быть курсанты! — вопил он, бегая по сцене.

Мы надменно молчали, поскольку официально прозывались слушателями. Но вскоре нас обнаружили и поволокли на сцену. Режиссер махал листочками и объяснял нам, что мы должны были делать.

Роль проста и испортить ее невозможно. Ну так показалось нам. Нас разделили на пары.

— Вы олицетворяете революционных рабочих, — вещал режиссер. — Все очень просто. Вы наденете солдатские шинели, ботинки с обмотками, кепки или папахи. В руках у вас будут винтовки-трехлинейки. Смотрите сюда. — Он отскочил на край сцены. — Одна пара выходит справа, другая слева. Вот идет представление. Гаснет свет. И в это время вы выходите с обеих сторон, зажигаются прожектора, и вы молча стоите во время выступления. Снова гаснет свет, вы уходите. Потом еще раз также, и все, ваша роль исполнена. Поняли? Репетируем, прогон, начали!

Все шло блестяще. Гас свет, включался, и мы с чугунными рожами, сгорбившись от тяжести винтовок (которых пока не было), смотрели в зал, потом уходили за кулисы. Нормально так-то.

Генеральная репетиция прошла удачно. Наступило 10 ноября 1987 года. Все было готово к концерту. Но. Ни кепок, ни шинелей, ни винтовок для нас не нашлось. На всех четверых одели какие-то отвратительные телогрейки, сапоги у нас были свои. А винтовку сказали ощутить. Брезгливо надевая театральные обноски, мы предложили выйти в своих форменных пальто, но режиссер отмел эту идею, пояснив, что в 1918 году отряды Красной Гвардии не носили погон с золотыми буквами "К".