Набла квадрат - [66]
— Что ж она, все время сидит? Отлетела, поди, — предположил Ынап.
— Ништяк, птица не птица, на раз по камням размечем! — вступил Напакыгту.
— Молчи, все равно запал от твоей гранаты у меня, — Киавак лихорадочно соображал, что полагается делать в начале конца света, но никакие идеи, кроме разных вариантов поспешного бегства, упорно не желали приходить ему в голову.
Воин подошел к броневику. Из-за утыканной остриями личины шлема, окруженного странными трубчатыми дугами, глухо прозвучал голос:
— Где барон?
— А какого тебе барона нужно? — спросил Торнгарсоак.
— Не кривляйся, мужик. Где барон Накасюналюк?
— Мужик я только в том смысле, что не баба, чего и тебе желаю. А до того, где шляется твой барон, мне и дела нет.
— Тогда почему ты едешь на его броневике?
— Теперь это наш броневик. Слушай, почему это я все время отвечаю на твои вопросы? Кто ты? — внутренне холодея и стесняясь сам себе в этом признаться, спросил Торнгарсоак.
— Назови прежде свое имя!
— По какому праву ты так разговариваешь?
— По праву меча в правой моей руке и топора в левой!
— А вдруг я сейчас тебе отвечу по праву башенного пулемета?
— Я убью тебя, ибо мне не страшны пули. Назови мне свое имя!
«Неужели действительно он?» — подумал Торнгарсоак. — «Напыщенный зануда — другого провозвестника конца света наш мир и не заслуживает.»
— Я Торнгарсоак, тангит.
— Я Кукылин, рыцарь. — рукой с топором воин поднял забрало.
— Какой хорошенький… — мечтательно сказала Нулиаюк.
Торнгарсоак просиял:
— Из рода Кошкли?
— Да. Откуда тебе знаком мой род?
— Как он может быть не знаком мне? Старый Кошкли был единственным рыцарем, кто никогда не выдавал тангитов страже, и многие из тех, кого я знал, находили убежище и кров на его землях. Кем ты ему приходишься?
— Я его сын.
— Доброй еды, Кукылин! — Киавак открыл дверь и спрыгнул на обочину. — Опусти оружие, здесь ты в безопасности. Как земля твоего отца была приютом для тангитов, так горы тангитов будут приютом для тебя!
Горм прислонился к турникету и заныл:
— Ядрена мышь, когда же это кончится… Знал бы кто, как я спать хочу!
Два квартала, два квартала! А теперь, скажешь, сколько осталось? Где ты видела шахтеров?
— Да вон, за углом! — Айник махнула рукой.
— Идем, заснул? — с типичными для себя тактом и способностью мгновенно понять хозяина вступил Мидир.
— Какое там идем, — Горм едва не упал в подьезд, неожиданно для себя нажав рогом кнопку, разблокировавшую турникет. — Внутри такой ор, что сразу ясно, что там павианы, тьфу, уголовники. Поди, убивают кого или что.
Через два с половиной оборота турникета Горм все-таки оказался внутри здания. Собаки просто перепрыгнули препятствие.
— Ну вот, — сказал Горм, когда на него свалился из лестничного пролета труп со вспоротым животом. Пятью этажами выше кто-то надсаживался:
— Говори, куда девала золото? Теперь скажешь?
Раздался визг.
С гримасой отвращения Горм вынул ракетные пистолеты из футляров и медленно поднялся вверх, бормоча себе под нос:
— Ну никак я не перевариваю всей этой войны не по правилам, насилия над мирными жителями и так далее, просто хоть колючей проволокой блюй. Так я и думал…
Перед грубо взломанной дверью в квартиру два типа держали за плечи стоявшую на коленях прилично одетую молодую женщину, первую увиденную Гормом по эту сторону гор. Третий опасной бритвой вырезал у нее на лбу какое-то слово. Все трое удивленно уставились на Горма. Горм опустился на пол, сунул пистолеты на место, сгреб намылившегося бежать типа с бритвой за волосы и за штаны, спросил: «Летать умеешь?», не дожидаясь ответа, швырнул его в пролет, пробурчал: «Не умеет, я так и знал», и обратился к оставшимся двоим:
— А вы?
— Кого ты защищаешь? — закричал один из них. — Вот ее отец — начальник местного управления утилизации отходов лагерной системы, по его приказу жгли в печах еще живых людей!
— Отцу бы и писал на лбу, — Горм приподнял голову девушки за подбородок и прочитал слово, — «Падла». Это не его вы скинули вниз с распоротым животом?
А. Значит, бедняжка теперь сирота. А сирот обижать скверно, особенно если летать не умеешь.
Горм схватил обоих мерзавцев за глотки и сбросил вниз. Один кричал, пока летел, второй молчал — видимо, Горм сразу сломал ему шею. Девушка все стояла на коленях.
— Охохо, — порывшись в сумках, Горм вытащил моток изоленты, относительно чистой тряпкой вытер разрезы, быстро склеил края, наклонил голову набок, сказал: «Гулять так гулять!» и приклеил сверху тряпку.
— Вставай, что ль! Эй! — Горм влепил девушке пощечину.
Она подняла голову и посмотрела на него.
— А, это я уже умерла? Вот хорошо.
— Размечталась. Повязку не снимай неделю, иначе шрамы будут. А это кто?
Из прихожей высунулась бледная физиономия.
— Мой муж.
Горм помог девушке встать на ноги, подошел к двери и щелчком среднего пальца левой руки нокаутировал мужа.
— Прежде чем допустить, чтобы над тобой так измывались, он должен был быть пять раз мертв! Дерьмо! Заперлись тут все, каждый дрожит за своей дверью, нет чтобы взять топоры, ножи и вместе себя защитить, как положено добрым гражданам. Глисты тоталитаризма… — Горм снова вынул пистолеты и махнул через перила.
