Набег этрусков - [7]

– Понимаю, царевич, но еще неизвестно, даст ли Арпин Марку возможность сделать эту царапину... облапит по-медвежьи сразу... Это уж было раз в шутку... Он его с разбега поднял, как ребенка, и вскинул на забор, откуда тот долго не мог слезть потом. А ты, я надеюсь, префект Тарквиний, будешь благосклонен ко мне не только теперь, но и после... всегда... всегда.

Голос Руфа дрогнул, как бы от слезы.

– Конечно, я буду благосклонен к кому бы ни было, только не к Скавру, – ответил Тарквиний как-то иронически.

Фламин не заметил его тон и продолжал свои жалобы.

– Этот Скавр... этот Турн, его зять... они мешают... поверь, царевич, будет лучше и для нас и для всего Рима, если мы лишим их возможности тормозить наши дела. Ведь, Турн – потомок рутульских царей... его могут избрать...

– Если наши дела удадутся, Фламин, я сделаю Великим Понтифексом...

– Моего внука Виргиния.

– Нет, я предпочел бы Марка Вулкация. По своей ловкости, этот твой внук именно «вулкаций» ученик Вулкана, бьет по наковальне без промаха; по матери он Руф (рыжий) и унаследовал ваши фамильные волосы, удобные для всяких перекрашиваний, а по бабушке он – Бибакуль (двойная палка, о двух концах) и унаследовал фамильную двуличность.

– Сделай его жрецом двуликого Януса вместо Клуилия, которому, как и мне, скоро будет время удалиться на покой за старостью.

– Ладно... только... Турн – потомок царей... ты опасаешься, что в Риме предпочтут...

– Положись на мою опытность, царевич: в сане Великого Понтифекса ловкий человек неудобен, мешает могуществом... Марк очень хорош для нас в положении слуги с перспективою золотых надежд на всякие милости, но на вершине жреческого величия, право, удобнее человек слабый, мягкий...

Руф обнял Тарквиния и крепко прижал к своей груди, уверяя, что Сервий на предстоящей войне с этрусками будет убит или, по старческой слабости, умрет от простуды, потому что на этот раз ему придется воевать в холодное время.

Тарквиний ушел куда-то по берегу, а Виргиний, не имея больше в нем опасной помехи, подошел к своему деду, выслушал новые приказания и отправился с Арпином в деревню.

Виргиний ровно ничего не понял в переговорах царевича с его дедом жрецом, да и не старался понять, отчасти по своей простоватости идеалиста, отчасти вследствие боли головы от раны, которая при тряске в телеге стала мучить его с минуты на минуту хуже.

Арпин испугался и за себя и за отца, которому грозит гибель, потому что его враг Тарквиний, по причине набега этрусков, сделан от царя правителем Рима.

Чем этот гордец совместно с Фламином Юпитера может погубить двух столь могущественных лиц государства, как Великий Понтифекс и его зять, потомок рутульских царей, Арпин не мог придумать.

Как слуга городской, он не знал подробно всего хода деревенской жизни, как этого не знал и Виргиний, хоть оба они иногда наезжали в поместья Фламина и Понтифекса, граничившие между собою.

На деревню они, римляне, и патриций и раб, одинаково глядели свысока и игнорировали тамошних свободных поселян гораздо презрительнее, чем рабов, составлявших челядь поместий. Свободные поселяне были им чужими людьми. Арпин и Виргиний не знали, чем они могут им быть опасны или полезны, не знакомились, не сближались с ними.

Арпин решил не уходить к самнитам до тех пор, пока не узнает, какая опасность грозит Скавру с его зятем, чтобы разрушить козни их врагов. Он любил своего господина не меньше, чем тот его, хотя и не смел открыто называть отцом.

Он предположил до нужного времени прожить где-нибудь тут поблизости, скрывшись среди гор и болот этой местности.

ГЛАВА IV Прощание друзей

Добравшись до близких к Риму владений Великого Понтифекса и его зятя Турна, друзья спешились, привязали волов с телегой к дереву, подошли к берегу болотной трясины среди гор, но медлили расстаться, хоть близился полдень.

Они развели костер и нажарили себе дичи, которую тут же убили стрелами.

– Мне совестно стрелять и метать копье при тебе; ты не делаешь вовсе промахов никаким оружием. – Говорил Виргиний, с аппетитом усталого человека доедал свой кусок кабаньего окорока.

– А между тем, именно ты учил меня, как ученик хороших педагогов, – ответил Арпин, – помнишь, как ты устанавливал меня в позу борца, закидывал мою голову, отодвигал ногу, чтобы правильнее целиться или нападать? Я ничего не умел... Дома меня не учили.

– Зато теперь ты превзошел меня.

– В стрельбе и метании, Виргиний, но про меч ты недавно говорил, что я с ним иду, точно козел, желающий бодаться.

Друзья засмеялись.

– Ты держишь голову, наклонивши вниз, с мечом, как это требуется при копье, Арпин, а я постоянно забываю, что ты лишь недавно зачислен в оруженосцы великого Понтифекса...

– Совершенно против моего желания.

– И как копейщик, а не мечник.

Они умолкли, продолжая завтракать.

Жрецы в древнем Риме, во все течение нескольких сот лет его исторической жизни, и царской, и республиканской, и кесарской эпохи, не составляли слишком замкнутой, обособленной корпорации духовенства, занимая, совместно со своими санами у жертвенников, другие, гражданские или военные должности.

Об исторических лицах в этом смысле известно, что Юлий Цезарь служил среди младших жрецов Юпитера, помощников Фламина, камиллов; Тацит-историк, будучи гражданским претором (судьей), числился в гадателях-авгурах. Императоры принимали на себя сан великих понтифексов.