Набег этрусков - [26]

Эти каменные лавочки стояли теперь пустые, мокрые от дождя; к ним и подойти-то не хочется, не то что сидеть на них. Все они полны налетевшей на них всякой дряни от ветра: сора, мочалок, листвы.

Слуг при усадьбе было так мало, что им некогда часто прибирать сад, комнаты дома, и все другое, не составлявшее неотложной надобности. Господин этого не требовал.

Пасмурная погода навела на Амальтею тоску. Южные люди вообще не терпят ненастья; оно несродно им, как нечто редкое. Амальтея не винила свою мать за то, что в последние дни она брюзжит хуже прежнего у печки, прибила Ультима, когда тот лазил чистить трубу, изломала свою прялку и швырнула в огонь.

Амальтея не откликнулась, услышав зов отца, и стала сходить с террасы в сад.

– Дочь!.. А, дочь!..

Добродушно помахивая лопатой, Грецин шел осматривать огородные гряды.

– Амальтея! – позвал толстяк громче, – вишь, дождик-то какой славный зачастил опять!..

– Чем он славный?.. – нехотя ответила красавица, надувшись.

– Я уж подумывал, не полить ли мне редьку и огурцы, а теперь их сам Водолей из туч поливает... от лишней работы избавил меня... славно!..

Грецин широко улыбался; дочь поняла, что эта пасмурь кажется ему хорошею погодой от вчерашней попойки с приятелями. Она сошла к нему, направляясь тоже в огород за кореньями.

Страстный любитель всякой зелени, старый управляющий главным образом заботился именно об этой отрасли порученного ему хозяйства и без господских приказаний его огород всегда был хорош, на славу.

Грецин искусно подбирал сорта овощей таким образом, что они составляли чрезвычайно красивые группы, успешно заменявшие цветники, в которых не было надобности для заброшенной усадьбы, куда господа наезжали лишь изредка.

В середине этих огородных клумб и рабаток высились подсолнечники, точно воинские щиты, огромные, круглые, и развевались метелки кукурузы наподобие цезарий из конских хвостов на шлемах; перед ними торчали частоколом крепости бобы, горох по хворостинам, а у самого края зеленый бордюр из петрушки, моркови, сельдерея, точно красною лентой римского знамени на минупуле, перевивался с красною ботвою свеклы.

Летний огород собран; в новом, осеннем, Амальтея заметила вялые экземпляры, оставшиеся с лета.

– Пора, отец, снять подсолныши и кукурузу! Не время им тут быть, – заметила она, – ведь в них нет зерен; это чахлые последыши.

– Так что ж? – возразил Грецин. – Красота от них!.. А вот мак... ему тоже пора отцвесть, зерен в этих цветах не будет, а ведь хорошо поглядеть и на запоздалый.

– Хорошо... если бы было солнце.

Набрав, что ей было надо, Амальтея пошла не домой, а по аллее к калитке, ведущей на болото. Ей хотелось плакать. Отец что – то кричал ей, но она не слушала. Она чувствовала себя несчастной. С самой той поры, как у нее родился ребенок, ей все становилось грустнее с каждым днем, а сегодня еще мать напугала ее возможностью очутиться в лапах оборотня. Виргиний, несомненно, уедет на войну; ему так сильно хочется сражаться, чтобы не попасть в жрецы, куда прочит его дед насильно.

У самой калитки Амальтея свернула в находившуюся там полуразвалившуюся беседку, где она в первый раз встретилась с милым. Там теперь она дала волю слезам, прижавшись лбом к колонне беседки, опираясь руками об грязный парапет, заграждавший нечто вроде провала в стене, которую не чинили.

Дождь лил еще сильнее; туман сгущался; далекая местность за болотом была не видна; ветер качал тростник с меланхолическим шумом; это напомнило Амальтее сказку про уши царя Мидаса, о которых тростник разболтал всем соседям.

Амальтея применила эту сказку к себе.

Никто до сих пор (уже два года) не знал, кого любит она; римская невольница не была обязана соблюдать правил нравственности свободных женщин, если у нее не было формально данного ей в мужья человека. Ее никто не смел упрекать за то, в чем уличенная патрицианка была повинна смертной казни по домашнему суду.

Но все-таки и для рабыни были в этом смысле некоторые ограничения. Власть отца была над нею ничтожна; господин, если снисходил к ее просьбе, мог кассировать все родительские запреты и насилия.

Амальтее слышалась в шуме тростника от ветра болтовня сказки:

– У царя Мидаса ослиные уши.

К этому примешивались опасения, как бы тростник не зашелестел и про нее:

– Контуберналий Амальтеи внук господского врага!..

Отцу с матерью будет тогда новое горе: господин жестоко высечет их за допущение этого, а самою Амальтею казнит, утопит в болоте.

Ей и самой, раньше казни, захотелось утопиться, чтобы не причинить нового горя родителям.

Она тоскливо глядела на бурую завесу тумана, сквозь которую уныло желтела и краснела осенняя листва.

ГЛАВА XV Чванство старого Сибарита

Грецин, осмотрев огород, несмотря на проливной дождь, долго бродил по усадьбе и землям поместья. Уже вечерело, когда он пришел домой, пообедав и отдохнув в полдень у своего приятеля, старшины Аннея, в деревне.

Жена его грелась у печки.

– А! Тертулла!.. – воскликнул он, – зима близко.

– Стужа! – отозвалась старуха с оханьем, – Амальтея что-то сильно тоскует; дома ей не сидится; заметил ты это!.. Нехорошее что-то с нею творится.