Набат - [15]

Когда говорил Криц о научно-технической революции, Федор думал о том же. Только прав был и Иван Александрович: работы много, а времени мало. За дело он взялся с азартом.

…Федор обошел горку и удивился, что не было Якова. Как и до обеда, яма была вырыта на одну лопату. «Может, заболел парень?» — подумал Федор.

Рядом был густой сосняк. Оттуда едва доносились голоса. Федор прислушался и узнал голос Якова.

За широким кустом на стожке сена сидели Казакевич и Криц. Играли в карты.

Федор молча забрал карты и положил себе в карман.

— Т-ты ч-чего? — вытаращил глаза Яков. — Не твои.

— Кто за вас норму выполнять будет?

— Казакевич! Давай ему ребра поломаем, как он мне когда-то, — поднялся с сена Криц. — Смотри, получишь… Начальник мне нашелся.

Было уже темно, когда они ушли с линии, а Яков все просил Федора:

— Извини меня. Ну, извини…

Федор молчал. Мастер сказал, что их звено будет ударным, но с чего ему таким быть, если Казакевич может только в голубых штанах форсить.

— Кстати, Яков, где вы взяли карты? — спросил Федор.

— Под диваном. Кто их туда спрятал?

— Тебе бы сыщиком быть, — мрачно улыбнулся Федор. — Кажется, спрятал надежно.

— Пойдешь в клуб? — Яков был уже веселый, уверенный, что бестолковый разговор про норму и яму под столб закончен.

В сенях Федора задержала хозяйка. Спросила так, как будто все уже решено:

— Так завтра, может, столбы привезешь?

— Я о вас говорил мастеру — что-то придумаем, подождите.

— Ну хорошо…

— Есть несколько слов, — сказал Федор, когда поужинали. — Ты, Яков, в клуб будто?

— Если надо…

— Ты не торопишься, Иван?

— После лома и лопаты никуда не хочу, только — в постель.

— Знаете что, мы втроем и Макарчук, — начал Федор, — составляем звено. Мастер назначил руководить им меня. Нам надо показать, на что мы способны…

— Федор, но мы же практиканты, а не рабочие. — Яков сел на диване по-турецки и закурил. — Почему я должен жилы из себя вытягивать?

— И ты так думаешь? — спросил Федор у Третьяка. Тот читал книжку и будто его не слышал. Федор положил на книжку руку, закрыл страницу.

— Чего ты хочешь? — спросил Третьяк недовольно. — Что мне говорят, я делаю. Остальное… Ты начальник, ты и думай.

— Яков наш друг и должен выполнять норму, чтобы на него не показывали пальцем, — сдерживая себя, сказал Федор.

Третьяк аккуратно закрыл книжку, поднялся и вдруг схватил Якова за воротник:

— Я за него работать не буду. Мне и своих мозолей хватает. — И он показал ладони, перевязанные бинтом. — Как ты говорил, Яша? Брат-то брат, но колбаса за деньги…

В воскресенье взошло на небе щекастое солнце, и к вечеру снег поплыл многочисленными ручьями. Мария Филипповна вспомнила, что такая весна была в тридцать четвертом году, и торжественно сказала:

— Все, ребятки, корова не хочет идти в сарай: будет тепло.

Тепло было три дня. Солнце и ветер подсушили землю. На четвертый день пошел затяжной дождь и залил водой выкопанные ямы, в которые не успели поставить столбы. Речушка, что резала деревню на две части, вспухла и прорвала в нескольких местах асфальт. Из райцентра вызвали экскаватор и дамбой укрепили дорогу. Бригада не работала на линии — вместе с деревенскими ребятами останавливали воду. Под конец работы с экскаватора слетела гусеница, в которой треснул трак. Сразу же подошли любопытные и советчики. Криц подшучивал над молодым экскаваторщиком, что у того кишка тонка, не может удержать в руках кувалду.

— Так попробуй сам, — сказал в ответ экскаваторщик. Надо было выбить палец из гусеницы, и Криц со всего размаха ударил по нему. Удар был сильный, и кувалда немного зацепила саму гусеницу. От нее отлетел маленький кусочек и попал прямо в глаз Крицу. От дикой боли парень взвыл, схватился обеими руками за голову и упал коленями в грязь.

Николай Макарчук остановил легковую машину, которая шла в город. Хозяин ее сначала не хотел слушать о попутчиках, но, увидев Крица, открыл дверцу. В машину сели Иван Александрович, Федор и Николай. Криц уже не стонал. Наклонившись к боковому стеклу, он по-прежнему закрывал глаз рукой.

Только началась практика — и вот на тебе, такая неприятность. О происшествии надо сообщить в училище, в управление. Начнется скандал, которого и врагу не пожелаешь. «Твоё счастье, Иван, если глаз останется у парня, — подумал мастер, — иначе пиши заявление».

Медленно, очень медленно ехали «Жигули», а затылок хозяина был спокоен, почти торжественно исчезали сзади столбы, деревья, дома, а города все не было.

— Быстрее бы… — сказал Макарчук и повернул голову к мастеру.

— Я больше ста километров в час ехать не могу, — ответил водитель. — Где это его так?

Но все промолчали. Каждый посчитал вопрос бестолковым. Федор подумал, что если б работали на линии, то ничего с Василем не случилось бы, или, если бы не ленился, а делал то, что сказали, тоже обошлось бы. «Пивом торговать, — вспомнил Розум. — Теперь ты, наверное, этим будешь заниматься».

В городской больнице врач, немолодой человек с веселым грузинским лицом, которого санитарка назвала Георгием Мирабовичем, осмотрел больного, чмокнул и приказал переодевать Василя в больничное.

— А может, не надо? — дрожащим голосом попросил Криц.