Набат - [17]

И газеты и листовки попали в руки Слугарева почти одновременно с прибытием в отряд Ядзи и Куницкого.

Глава четвертая

На подмосковном аэродроме Быково Куницкого и Ядзю встречал сотрудник органов государственной безопасности Зеленин. Он отвез их в гостиницу "Гранд-отель", расположенную в самом центре столицы, напротив входа в Музей В. И. Ленина, вручил им ключи от комнат, талоны на питание, деньги, а также пачку чистой писчей бумаги, попросил к завтрашнему дню изложить все, что произошло с группой Гурьяна с момента высадки с самолета и до момента прибытия в отряд "Пуля" после их бегства из фашистского плена. Ядзя же должна описать лишь вторую часть этой эпопеи, то есть начиная с прихода в Беловир, - ареста, допросов в СД и кончая побегом. Зеленин оставил номер своего телефона и уехал.

На другой день утром он зашел в гостиницу, забрал у Куницкого и Ядзи написанные объяснения, поблагодарил их и просил завтра с утра позвонить ему.

- А сегодня отдыхайте, сходите в музеи, в театр.

Зеленин был любезен и внимателен, и это несколько успокаивало Куницкого. Он предложил Ядзе свои услуги гида по Москве, и они весь день знакомились со столицей: побывали в Музее Ленина и в Третьяковской галерее, вечером собирались пойти в театр, но не достали билетов, и тогда Ядзя предложила просто погулять по вечерней столице.

Они пошли вверх по улице Горького пешком, не спеша, постояли у памятника Пушкину и так, не замечая времени, дошли до Белорусского вокзала. Сели в метро и вернулись снова в центр, к своей гостинице. Еще днем Куницкий водил Ядзю к университету, сказал, между прочим, что он хотел бы с нового учебного года продолжить занятия, если обстоятельства позволят ему, и советовал Ядзе последовать его примеру, остаться в Москве и поступить в университет. При этом обещал познакомить ее с интересными и влиятельными людьми, на помощь и покровительство которых она может рассчитывать.

Для Ядзи все это было слишком неожиданным, свалившимся на нее как волшебство, нежданно-негаданно - Москва, ошеломившая ее Третьяковская галерея, мраморные подземные дворцы, университет… Нет, все это похоже на сон. Она лишь улыбалась счастливой и рассеянной улыбкой на слова Куницкого. Только б затянулся этот приятный сон.

У Куницкого было достаточно времени на размышления, перед тем как попасть в кабинет подполковника Бойченкова. Усилием воли и холодного расчета он привел в порядок свои слишком путаные-перепутаные мысли и теперь был готов твердо и непреклонно держаться одной версии, сложившейся в силу разных обстоятельств. Держаться, чего бы это ни стоило. Коротко эту версию он изложил в своей записке, которую отдал Зеленину. Однажды - это было на аэродроме, когда их самолет сделал посадку на подмосковной земле, - его посетила робкая, несмелая мысль: а что, если прийти с повинной, рассказать Бойченкову не сочиненную легенду, а подлинную правду? Но он так испугался подобной идеи, что мысленно обозвал себя кретином: ведь расстреляют же, и только, ни за что не простят. Нет, надо действовать по инструкции Шлегеля, не проявляя при этом особого усердия. А вдруг Кудрявцев жив, каким-то чудом уцелел. Ведь Шлегель мог врать, говоря, что коллега их, по имени Аркадий, найден в подвале костела мертвым. А может, и не найден, может, кто-то помог раненому скрыться, и Шлегель наврал. Теоретически такой вариант вполне допустим, но практически у Кудрявцева почти не оставалось шансов. И все же, если он жив, тогда о предательстве Куницкого станет известно партизанам и, конечно, Бойченкову. Но поскольку такое предположение маловероятно, то и смущать им себя ни к чему. Главное - держаться одной версии, не спешить с ответами на вопросы, не сорить словами и не терять хладнокровия.

Бойченков внимательно прочитал объяснение Адама Куницкого, краткое, сдержанное, отмеченное немногословной деловитостью. Сомнений не было: группу кто-то предал. Объяснение Ядвиги Борецкой подтверждало такое предположение. Нужно было установить простое и основное. Кто предал? Кто-нибудь из состава группы Гурьяна или из партизан? Софонов, Кудрявцев или Куницкий? Но как установишь, когда нет никаких конкретных доказательств. Интуиции же, подозрениям Бойченков не доверял. Он верил лишь фактам, убедительным, неопровержимым. Он рассчитывал, что личная встреча с Куницким и Ядзей прольет свет или хотя бы немного прояснит причину провала группы Гурьяна. Он решил разговаривать с Куницким и Ядзей с каждым в отдельности, с глазу на глаз. Впрочем, с Ядзей беседовал через переводчика. Сначала пригласил Куницкого.

Бойченков, как всегда свежий, подтянутый, безукоризненно опрятный, встретил Куницкого приветливо, даже ласково, усадил в кресло за маленький круглый столик, сам сел напротив, спросил о самочувствии, на что у Куницкого вырвался вздох досады:

- Самочувствие у нас у всех невеселое, Дмитрий Иванович, все еще не можем опомниться…

Бойченков внимательно смотрел на Куницкого. Что-то глубокое, изучающее было в его терпеливом, сосредоточенном взгляде. Взгляд этот не понравился Куницкому, настораживал. Подумалось с тревогой: "Не доверяет? Или уже что-то знает?" Взял себя в руки, замолчал, с напряжением ожидая вопросов, тщательно избегая глядеть в глаза Бойченкову. Образовалась какая-то странная, неловкая и, возможно, рискованная пауза. Осторожный, не теряющий хладнокровия Куницкий боялся первым нарушить ее. И выдержал. Грубое широкое лицо его выражало деревянное упрямство.