На Золотой Колыме. Воспоминания геолога - [8]

Несмотря на свою неимоверную энергию и настойчивость, с какой он обращался в разные инстанции с просьбой принять его план широкого разворота геологоразведочных работ в новом районе, к весне 1931 года Билибин мог добиться лишь ассигнований на организацию небольшой постоянно действующей геологоразведочной базы.

В мае 1931 года работники этой организации, более известной под названием второй экспедиции Билибина, выехали на Колыму.

За время отсутствия Билибина обстановка на Колыме заметно изменилась. Вместо нескольких десятков старателей теперь работали сотни. Золотодобычные работы велись в нескольких местах по Среднекану и в бассейне Утиной, где «гремели» прииски Юбилейный и Холодный.

А между тем докладная записка Билибина с его расчетами и выкладками, касающаяся как россыпного, так и рудного золота, внимательно изучалась в соответствующих высших инстанциях.

Перспективы россыпного золота не привлекли к себе должного внимания: слишком шаткими и сомнительными казались приводимые в записке выкладки, к тому же не подкреплённые фактическим материалом и основанные только на предположениях пока ещё слишком молодого и малоизвестного учёного. Другое дело — приведённые им данные о рудном золоте. Сосредоточение в одном месте колоссальных запасов рудного золота выглядело внушительно и солидно. Было принято решение всесторонне осваивать этот далёкий край. Для этого требовались огромные денежные, материальные и людские ресурсы.

В ноябре 1931 года был организован государственный трест по строительству на Дальнем Севере — Дальстрой, подчинённый непосредственно Совету Труда и Обороны. Директором треста был назначен Эдуард Петрович Берзин.

Первые шаги

Впервые на Колыму. Год 1931-й

Рождение мечты

Мысль о Колыме впервые запала мне в голову еще в 1926 году. Однако потребовалось целых пять лет, чтобы мечта стала явью.

Зимой 1926 года в вестибюле Московской горной академии, где я учился, появилось объявление: «Трест «Алданзолото» приглашает студентов старших курсов на производственную практику на Алдан. Деканат академии предоставляет желающим отпуск».

Алдан… Далекая Сибирь… Золото… Все это казалось заманчивым и романтичным. Однако романтиков оказалось не так уж много. Кроме меня и моего приятеля М. Г. Котова на далекий Алдан выразили желание поехать еще только трое.

В конце марта мы добрались до прииска Незаметного, где находилось приисковое управление. Нас сразу разослали в окрестные районы на документацию разведочных выработок. Все для нас было ново и необычно: и сама обстановка, и работа, и люди. Мы жадно впитывали новые впечатления, усваивали практические навыки. Освоили технику проходки и документации шурфов, научились владеть лотком — искусство, которое потребовало долгой практики под руководством опытных разведчиков-старателей.

На Алдане мы познакомились с первооткрывателем этого золотоносного района, веселым черноусым толстяком Вольдемаром Петровичем Бертиным От него-то мы впервые и услышали о далекой реке Колыме, в бассейна которой, судя по сообщениям некоего Розенфельда, имеются богатые месторождения россыпного и рудного золота. Бертин сам чуть было не уехал на Колыму со своим братом Эрнестом и группой товарищей, но помешало отсутствие средств.

Мы слушали эти рассказы, и мечта о Колыме все глубже и глубже проникала в наши души.

После окончания зимней разведки нас всех сосредоточили на прииске Незаметном, используя на разных временных работах.

Приведение в порядок шурфовочных журналов, операции, связанные с подсчетом запасов, теодолитная съемка — все это не удовлетворяло нас. Приходилось долгие летние дни проводить в опостылевшем Незаметном, в то время как вокруг зеленела тайга, к которой жадно влеклись наши молодые сердца.

Жили мы все вместе в небольшом бараке, стены которого кишели клопами.

Однажды, когда мы, вернувшись с работы, сидели и мирно беседовали, раздался стук и в барак вошел рослый загорелый меднобородый человек в кожаной куртке, с густой копной рыжих волос, вьющихся из-под кепки. Он представился нам как геолог Билибин, только что приехавший из Москвы. Узнав, что на прииске находится группа студентов-геологов, он пришел с нами познакомиться.

Первое впечатление от него было какое-то неопределенное. Он показался несколько суховатым и слишком сдержанным. Вскоре мы убедились, что эта сдержанность напускная.

В очередной выходной день — это было в начале июля — мы вместе с Билибиным отправились на прогулку в тайгу. Шли, с приличествующей солидностью, беседуя на разные темы, пока не встретили в какой-то небольшой заводи утенка, который еще не мог летать. Солидность сразу со всех слетела, и мы с азартом бросились ловить перепуганного утенка. Билибин во всем этом принимал самое активное участие. Когда утенок был пойман, он, держа его в руках, заливался таким веселым детским смехом, что нам стало ясно: это свой парень. Натянутость сразу исчезла.

Вдали виднелся большой голец — одинокая гора с поросшими лесом крутыми склонами и оголенной вершиной, покрытой каменистыми развалами. Билибин предложил взобраться на нее.

— В этом районе, — сказал он, — развиты своеобразные породы, так называемые щелочные граниты, с которыми вам как будущим геологам не мешало бы познакомиться. Кстати, и мне поможете.