На златом крыльце сидели… - [2]

– Эй, человек дождя, ты долго будешь мокнуть? – окликнул его Алик. – Тащи все, что осталось.

В бору стоял сумрак, но зато даже в дождь здесь было относительно сухо. Под ногами пружинил мягкий ковер из прошлогодних иголок. Летом водохранилище было излюбленным местом отдыха. Люди стекались сюда на машинах и автобусах. Дачники с соседних дач добирались пешком. В выходные тут было не протолкнуться, но сегодня дождь разогнал по домам даже ту немногочисленную публику, что ходила купаться по будням. Было непривычно тихо и пустынно. Отполированные задами бревна, которые служили отдыхающим скамейками и всегда были востребованы, оставались незанятыми.

– О, vip-места свободны, – объявил Борис.

– А мне в дождь нравится. Народу никого. И купаться клево, – сказал Валерка.

За деревьями отсвечивало водохранилище. В непогоду вода казалась серой и тусклой, как старое зеркало с изъеденной амальгамой. На высоких берегах стояли стражи-сосны. Очертания их красноватых, словно сделанных из меди, стволов были размытыми за пеленой дождя.

Зона отдыха представляла собой гремучую смесь райского уголка и свалки. Обертки от мороженого, бутылки, полиэтиленовые пакеты валялись повсюду, провозглашая торжество человека над природой.

– Че за свинарник? Каждый раз одно и то же. Как будто на помойке живут, – возмутился Алик, ногой отбрасывая мусор с облюбованной площадки.

Гриша достал пакет и принялся методично собирать мусор.

– Гришань, может, тебе уборщиком сюда наняться? Не надоело тебе каждый раз таскаться с мешком? За всеми не уберешь, – покачал головой Валерка.

– Гришаня – наша совесть. Готов спорить, мне этот хлам придется в город тащить. Как будто у меня не легковушка, а мусоровоз, – усмехнулся Алик.

– Вам же не нравится, когда вокруг грязно. Тогда в чем вопрос? – привычно отмахнулся Гриша.

– А по мне так можно на мусор не смотреть. Лично мне он не мешает, – сказал Борис.

– Ты у нас личность творческая, в мечтах живешь. А мы люди приземленные. Если наступил в дерьмо, значит, конкретно. Давай сооружать мангал, пока дождь все на фиг не намочил.

– Точно. Давайте еду наладим. Я голодный как собака, – с энтузиазмом поддержал Алика Боря.

Он вынул из сумки пластиковые коробочки с салатами, нарезку и, не дожидаясь начала застолья, отправил в рот кусок колбасы, доказав, что творческой личности не чужд зов желудка.

– Борька, ты когда-нибудь сытым бываешь? – подтрунил над ним Гриша.

– Не завтракал. На полной мели, – развел руками Боря.

– Сколько я тебя помню, ты всегда на мели, – хмыкнул Алик.

– Не всем же быть денежными мешками. Страшно далек ты от народа. А нам, творческим людям, зарплату два раза в месяц не платят. Приходится крутиться. Кстати, одолжи стольник. На пару дней.

– Борька, сотню даже взаймы давать западло. Бери так, но ты ведь через пару дней опять за стольником прибежишь.

– Прибегу. А куда деваться? Поэтому без отдачи не возьму. Только в долг.

– У нищих тоже есть свой кодекс чести, – засмеялся Валерка.

– Чего ты на стольник сделаешь? – спросил Алик.

– Кофе куплю. Я без него с утра не человек. Знаешь, как-то Бальзак остался без гроша. Его слуга пошел в магазин и на последние деньги купил хлеба. Возвращается, Бальзак увидел хлеб и накинулся на беднягу: «Каналья! В доме ни ложки кофе, а ты хлеба накупил».

– Так то Бальзак, – как по команде, протянули Алик и Гриша.

– Может, я тоже классиком стану.

– Пока ты классиком станешь, мы все в ящик сыграем, – сказал Валерка.

Алик кинул Борису ключи от машины.

– Ладно, писатель, не рви душу. Бумажник в бардачке. Возьми пятьсот, чтобы тебе еще и на хлеб хватило. Я себе не прощу, если классик отбросит копыта с голоду.

– Алик, ты человек, хоть и капиталист, – просиял Борька.

– Балабол, – хмыкнул Алик.

Боря скоро вернулся, мокрый, но довольный.

– Ну дела, вообще никого, – отряхиваясь, сказал он. – Прямо фантастический фильм: последние во Вселенной.

– Да, девочки на сегодня отменяются, – вздохнул Алик.

– Дались вам эти девочки. Без них спокойнее, – буркнул Валерка.

– Квазимодо в своем репертуаре, – насмешливо улыбнулся Боря.

– На то он и Квазимодо, – поддакнул Гриша.

Прозвище Валерка заслужил в третьем классе, в честном кулачном бою.

С раннего возраста внешность была его проклятием. Он выглядел, как амур с потолочных росписей дворцов позапрошлого века. Светлые кудрявые волосы, пухлые щечки и огромные голубые глаза в обрамлении темных по-девичьи загнутых ресниц. Каждая женщина считала своим долгом выразить свое восхищение красивым ребенком и потискать малыша, как будто он был живой игрушкой.

Однако худшее началось, когда Валерка подрос и пошел в школу. Мальчишки обливали его презрением, словно он сам выбрал такую девчоночью внешность. Валерка изо всех сил старался влиться в мужскую компанию. Он нарочно хамил одноклассницам, чтобы они отстали, и вполне преуспел в этом. Девчонки его терпеть не могли и считали грубияном и задирой. Но это не прибавило ему уважения мальчишек. Однажды Валерка даже подстриг ресницы, решив, что это добавит ему мужественности, но увы. Скоро ресницы отросли и стали еще длиннее.

В третьем классе Валерку перевели в другую школу. Он надеялся, что здесь все будет иначе, но не тут-то было. Он сразу же привлек внимание. Девчонки строили ему глазки и ссорились из-за того, кто будет сидеть с ним за одной партой. Естественно, мальчишки немедленно возненавидели новенького. Переломный момент в его жизни наступил в один из последних дней золотой осени.