На железном ветру - [99]

А закончив чтение, подумал: «Судьба — это цепочка из причин и следствий, стройность которой время от времени нарушают случайности. Но если звенья твоей цепочки крепко подогнаны друг к другу, никаким случайностям не нарушить их целостность». Мысль понравилась, хотя в ней было больше самонадеянности, чем истинности.

Вечером, за чаепитием, Михаил попытался выудить от Эммы Карловны некоторые дополнительные сведения о Лаврухине. Начал он с вопроса о своем трудоустройстве. Мадам упоминала днем о каком-то своем соотечественнике, человеке состоятельном... Возможно, ему нужен шофер или счетовод? Если мадам не затруднит, она могла бы... Она отправится, когда он сам позвонит? Но почему? Ах, не знает его адреса и телефона? Ну, конечно, конечно, ведь ей это ни к чему...

Михаил подумал, что в официальных учреждениях Лаврухин, возможно, известен под другой фамилией. Опасаясь полиции, он не сообщил ее мадам Зингер, так же как место жительство и телефон. Предусмотрительность, достойная старого контрразведчика.

Все это было занятно, однако не имело отношения к делу.

В понедельник он почувствовал себя окончательно выздоровевшим и отправился на улицу Суффло.

8

Три недели прожил Донцов в Париже, но поиски автора письма не продвинулись ни на шаг. В течение нескольких дней он обивал пороги кафе и бистро. Ни буфетчики, ни завсегдатаи не могли припомнить, чтобы когда-нибудь слышали о девушке по прозвищу Кармен, да к тому же еще обитающей на улице Суффло. «Нет, мсье, таких пташек лучше поискать на Монмартре либо на площади Пигаль. Что касается этого квартала, то все здешние женщины носят христианские имена».

Тогда Михаил решил попросту бродить но улице из конца в конец. Один день — с утра и до обеда, другой — с обеда и до наступления темноты. К Пантеону — по одной стороне, к бульвару Сен-Мишель — по другой. Улица Суффло была довольно людной, и вряд ли его длительные прогулки могли привлечь к нему чье-то внимание. Зато таинственная Кармен однажды непременно повстречается. А уж узнать-то он ее за версту узнает.

Повстречал он, однако, не Кармен, а человека, который стоял у истоков всей этой истории. Однажды вечером он увидел шагающего навстречу Журавлева. Михаил знал его по фотографии. Скуластый румяный парень с широким лбом, прямым носом и чуть раздвоенным подбородком. Открытое, чисто русское лицо.

На вид — ровесник Михаила, хотя черный котелок делал его старше. Инженер, коммунист. Единомышленник.

Журавлев прошел мимо. А в душе Михаила вдруг поднялось тоскливое чувство. Впервые после той метельной ночи на советско-польской границе он ощутил огромное расстояние, отделяющее его от Родины, осознал собственное одиночество и незащищенность. Против него здесь было все, за него только он сам. Себя он мог бы сравнить с одиноким путником, который продирается сквозь джунгли, населенные кровожадными хищниками. Пожалуй, сейчас он отдал бы полжизни за то, чтобы очутиться в Москве, где-нибудь на Маросейке или в Старосадском переулке. С каким наслаждением спросил бы он на русском языке у первого же встречного... ну, например, который час. Поболтал бы с Верой... Господи, да что Вера! Даже соседа Глеба Яковлевича за любую рассказанную им уголовную историю он расцеловал бы, как отца родного. Друзья, знакомые, просто прохожие, даже улицы, дома, деревья, луга, реки — все, что осталось по ту сторону границы, излучало тепло. Еще недавно он дышал им, он купался в нем, но оценил лишь сейчас, когда лишился его. Когда увидел себя в холодной каменной пустыне. Когда вынужден был с равнодушным видом пройти мимо единственного соотечественника и единомышленника, известного ему в этой пустыне. Тоска по Родине... Об этом недуге он знал только понаслышке. Он не мог представить его себе, как здоровый человек не представляет боли. Отправляясь за границу, он ни на миг не задумался над тем, что, возможно, придется испытать эту тяжелую тоску.

И вот она навалилась на него внезапно, смяла неподготовленную волю, сковала энергию и обесцветила краски окружающего мира.

Ему опротивело хождение по улице, и он вернулся в пансионат. Заперся в своей комнате и, не зажигая света, лег в постель. Утром проснулся бодрым, свежим, готовым к действию, и только где-то глубоко внутри угнездилась крошечная заноза.

Терпение Михаила достигло предела. Надежда на счастливую случайность, которая помогла бы найти автора письма, растаяла. Три недели поисков ни на шаг не приблизили к цели. Что еще осталось? Обойти все квартиры по улице Суффло? «Простите, мадам, я бы хотел видеть мадемуазель Кармен». — «Кармен? Вы ошиблись, мсье...»

Утром того декабрьского дня — на улице моросил холодный дождь — он зашел в кафе рядом с домом № 5 и с чашкой кофе присел за столик. Рассеянно полистал номер «Фигаро». Новости совершенно не интересовали его.

Вдруг пришло в голову, что до сих пор он делал совершенно не то, что нужно. Недаром же в конце своего письма анонимный автор обронил фразу: «Сообразительный человек, полагаю, сумеет меня найти». Что автор имел в виду? Уж, конечно, не расспросы завсегдатаев кафе и не прогулки по улице. Для этого большой сообразительности не требуется. Но тогда что же?