На железном ветру - [70]

Между страницами последнего тома он обнаружил зеленый распечатанный конверт. Письмо пришло из Петрограда и было адресовано Клюеву. Михаил сразу забыл и про Ренессанс, и про обнаженных Венер. В конверте он нашел короткое письмо и фотографию, наклеенную на толстую картонку. В письме ничего интересного не содержалось. Брат сообщал Клюеву, что посылает фотографию его, Клюева, любимой племянницы.

С фотографии на Михаила задумчиво смотрела девушка с большими печальными глазами. Племянница была миловидна, но для следствия интереса не представляла. На оборотной стороне золотом была выдавлена фамилия фотографа и пяток медалей, полученных им на различных выставках.

Михаил хотел отложить фотографию, но вдруг заметил, что вдоль нижнего обреза картон раздваивается. Явно, кто-то разрезал его ножом. Отогнул тыльную часть картона, из-под нее выпал сложенный лист папиросной бумаги с напечатанным на нем текстом. Развернул, прочитал а опрометью кинулся к Холодкову.

— Ну вот, — сказал Холодков, подняв от листа папиросной бумаги повеселевший взгляд, — а говорили: не умею. Вы нашли, коллега, документ первостепенной важности — директиву подпольного ЦК эсеров. Они призывают бакинскую организацию к более решительным действиям, чтобы поддержать кронштадтский мятеж. Видите, на что пошли эти так называемые революционеры — черным по белому пишут: «В борьбе с большевиками все средства хороши». Каково? Если из этого исходить, становится понятна попытка устроить пожар на нефтепромыслах. Кстати, зажила ли ваша рука?

Михаил показал багровый шрам.

— Все в порядке, только мизинец малость скрючило.

— «Скрючило»... — Холодков забарабанил пальцами по столу, и на лице проглянула знакомая суровость.

Михаил понял, что сейчас он думает о Поле.

— Ладно. — Холодков пятерней зачесал свалившиеся на лоб волосы. — За документ спасибо. Сообщим о нем в Москву. Идите работайте.

Михаил помчался на четвертый этаж. Теперь-то он знал: поручение разобраться в груде старых бумаг не было «почетной» ссылкой. Напротив, ему оказано доверие. Тотчас он взялся перелистывать оставленные ранее без внимания книги. Ничего интересного в них не нашлось.

На следующее утро — был канун первомайского праздника — его вызвал Мельников.

— Здравствуй, орел, садись, — простецки встретил он Михаила. — Опять, выходит, отличился? Я про эсеровский документик. Да-а... — Он откинулся на спинку стула, бросив на край стола большие тяжелые ладони. — Понял теперь, в чем соль чекистской работы? Сидел ты три недели на верхотуре, копался в пыльном барахле, в бумажках, а удар этим самым нанес по врагу такой, что целой эскадре под стать. Затем и создали товарищ Ленин с товарищем Дзержинским нашу организацию. А наганом размахивать большого ума не требуется...

Михаил понял: намек на неудачную операцию, стоившую жизни Полю. Возразить было нечего.

Мельников навалился на стол массивной своею грудью и тихонько, будто по секрету, спросил:

— Учиться хочешь?

Михаил опешил — об учебе он за делами и думать забыл.

— А... как же работа?

— Не уйдет от тебя работа. Какие еще твои года? Вон Ломоносов в двадцать лет сел за парту. Зато ума-разума наберешься. Языки разные выучишь. Такой-то работник для пролетарской власти вдесятеро ценней. А? — В ярких глазах Мельникова промелькнула веселость. — Или ты уж все превзошел?

— Да нет, — поторопился опровергнуть Михаил, — учиться, конечно, надо. Меня и отец заставляет.

— Умный, значит, отец, — сказал Мельников и, закурив, продолжал по-деловому: — Направляем тебя, товарищ Донцов, в Москву, на рабфак. Кончишь его через два года, а там уж тебе присоветуют, куда дальше идти. Могу со своей стороны высказать пожелание. Хочешь?

— Хочу.

— Изучай языки. Очень нам понадобятся люди, которые хорошо знают язык наших врагов. Крепкие люди. — Опять глаза Мельникова озорно повеселели. — Не такие, конечно, сорвиголовы, как ты, но и не рохли. Соображаешь?

— Соображаю.

— Вот и хорошо.

В хлопотах и сборах пролетела неделя. Из пайковой муки Настасья Корнеевна пекла сыну в дорогу чуреки, припасла мешочек орехов, купила брынзы. Егор Васильевич и радовался — вышло по его, будет все-таки сын учиться, и места себе не находил от беспокойства: шутка ли, парню шестнадцати нет, а его за две тыщи верст понесет.

Вечером накануне дня отъезда Михаил забежал в Азчека проститься с товарищами.

В первую очередь пришел к Холодкову.

— Уезжаешь? — Холодков поднялся навстречу из-за стола.

— Завтра.

— Ну что же, Миша, желаю больших успехов. Учиться будет трудно, но ведь вы чекист. Помните об этом всегда. Вам не привыкать разгадывать загадки, решать сложные задачи. Не так ли?

— Так, Тихон Григорьевич. Только одна загадка для меня до сих пор осталась неразгаданной.

— Что вы имеете в виду, Миша?

— А штабс-капитана. Помните? — не без лукавства улыбнулся Михаил.

— Как же, помню. Теперь это не такой строгий секрет, чтобы не доверить его вам.

И Холодков в коротких словах поведал историю бывшего штабс-капитана Гробера.

Рассказ поверг Михаила в изумление.

— Просто не верится, — сказал он. — Агент английской разведки — и вдруг перешел к нам.

— Ничего удивительного, — возразил Холодков. — Гробер истинный патриот. Он видит свой долг в служении трудовому народу России. И если наступит день, когда он вновь понадобится нам, — а такой день, вероятно, наступит, — я не сомневаюсь: Гробер сделает все, что от него потребуется, для блага народа и Родины. Надеюсь, коллега, ваше любопытство удовлетворено?