На заре земли Русской - [96]

Глава 10

Среди мелькающих перед глазами пестро, по-всякому одетых своих людей и княжеских кметей в алых свитках и крепких, ладных кольчугах Стемка то и дело замечал знакомые лица и фигуры. Вот этот при отце был младшим отроком, а нынче вырос, возмужал, взял в руки меч. Этот тоже, Стемка сам с ним был знаком — он дружил с братом Степаном. Вот Левка, отчаянно ругаясь и размахивая топором налево и направо, косит всех, кто подойдет ближе вытянутой руки. Старик Лют натянул меж двух деревьев веревку, присыпал ее снегом, а сам куда-то исчез: вот ведь хватка, и здесь сумел обхитрить всех.

— Стемир Афанасьич! — сзади, за плечом послышался торопливый шепот Олешки Грача. — Ты бы не лез в драку, а? И без тебя управятся…

— Что, струсил? — вскинулся Стемка таким же шепотом. — За чужой спиной хорониться не умею!

— Нога твоя больная…

— Нога — не башка, ничего мне не сделается. А ну, пошли!

Крепко ухватившись за ветку, Стемка спрыгнул на землю. Неуклюже переступил, заглушая боль в колене, и, выхватив из-за пояса нож, метнулся к одному воину в алом плаще, обхватил одной рукой за шею сзади, повалил на спину в сугроб (в лес весна приходила в последнюю очередь, и снегу здесь еще было много). Ножом не тронул, но, пока тот приходил в себя, ловко обезоружил, отобрал сулицу и исчез среди других сражающихся.

Досадовать на случившееся было некогда. Стемка корил себя за то, что не смог уберечь свою шайку от еще одного нападения: их выследили княжьи люди, донесли в дружину, а там и до облавы было недалеко. Если в прошлый раз это произошло почти случайно, то сейчас нападение готовилось явно заранее. Гридней было много, намного больше, чем самих разбойников, Стемка сразу увидел, что силы неравны, но и до последнего стоять не был намерен: так, покружить, показать, якобы их много, а потом уйти, затаиться еще надолго. Почти наверняка донес на них тот рыжий отрок из Киева: более некому, только если в городе о них и без него уже не знают.

Чужая кровь брызнула на снег яркими капельками рябины. Противник обмяк и тяжело завалился набок. Оттолкнув его, уже застывшего, от себя, Стемир развернулся, наотмашь выбросив вперед руку с ножом, полоснул по чужому воротнику плотного кожуха, но самого воина не задел. Молодой отрок, вывернув его сжимающую оружие руку, попытался швырнуть его в снег, но Стемир оказался сильнее. На миг поддался, чтобы передохнуть, а после, рывком выпрямившись, сбросил с себя парня в кольчуге и рванулся прочь. Спина к спине с Грачом, атаман дрался как в последний раз. Знал, что будут жертвы, знал, что может и сам подставиться под удар, помнил, как точно так же оборвалась жизнь бывшего атамана Ивана Игнатьича: тот в последнюю луну был хвор, потерял былую силу и ловкость, и молодым воинам не составило труда… А, ч-черт!

Стемка выругался и почувствовал, как что-то холодное и острое ударило в плечо, чуть ниже правой лопатки, и вонзилось намертво. Перед глазами заплясали разноцветные круги. Хорошо хоть, что высокий: был бы малость пониже, прилетело бы в шею. Грач, заметив его недолгое замешательство, махнул рукой кому-то, кого смог разглядеть в толпе, и атамана прикрыли с обеих сторон, отвлекая дружинников на себя. Стемка, сжав зубы, резко дернул стрелу, но та, видно, засела крепко: наконечник с треском отломился и застрял в плече. Как ни пытался, не смог его ни достать, ни вывернуть.

Сломанная у одного конца, стрела дрожала в руке у атамана. Мимоходом оглядев ее, Стемка, бывший оружейник, заметил, какая ладная и хорошая: летает скоро, бьет крепко, на ветру не сбивается. А оперение — цвета темной земли с рыжеватыми прожилками, похожее на соколиное.

В памяти тут же всплыли злые слова старого убогого на Подоле, брошенные вдогонку и оказавшиеся пророческими: «Настигнет тебя стрела с твоим оперением…». Уж на что Стемка в Бога не шибко верил, а тут осенил себя крестным знамением. Каким-то неведомым самому чувством понимал, что вторая такая стрела оборвет его жизнь, если долетит. Потому в сече впервой нельзя думать: пока думать станешь, пристрелят, ударят мечом. Замешкавшись, Стемка не заметил, как сзади подобрался противник, а когда услышал скрип мокрого снега под сапогами, было поздно: чужой меч полоснул по руке, вспорол рукав, порезал кожу. Недолго думая, Стемир коротко размахнулся сулицей — даром, что левой рукой не владел совсем — и рухнул в снег вместе с княжьим гриднем, обхватив его за плечи и всадив медный наконечник ниже лопаток, где расходились на спине щитки.

Отдышался. Боль в руке приходила долгими накатами, и иногда отпускало, вот как нынче. Перевернувшись на бок, Стемир вдруг услышал, как прямо над ухом снова скрипит снег, и не придумал ничего лучше, чем закрыть глаза, выдохнуть и замереть: убитого не тронут, разве что сапоги снимут и колчан со стрелами, в ближней драке бесполезными. Двое кметей подошли к нему, один — носком сапога перевернул ничком. Стемка едва не взвыл от боли, но сдержался, ничем не выдал себя.

— Жив?

— Да нет, похоже. Вот, гляди, как стрелой задело: крепко вошла.

— Знать, кончилось дело.

Вслушиваясь в разговор, Стемка понял: его, атамана, уже и в лицо знают. А может быть, сейчас поняли… Полежав еще немного и убедившись, что его оставили, он медленно и осторожно поднялся (снова заныли рука и плечо), высвободил из-под лежавшего подле воина свой нож и, прячась между стволами деревьев отыскал глазами Грача с Левкой, махнул им рукой — мол, готовьтесь — и неожиданно звонко закричал: