На заре земли Русской - [12]

Стемка и Марьяша обнялись. И словно сами того не ожидали: он поддержал ее, чтобы не упала, и его подбородок лег аккурат на ее рыжую макушку. Она неловко обхватила его за пояс, чуть пошатнулась, неудобно встав. Прикосновение отозвалось резкой болью, Стемка невольно охнул и поморщился, и Марьяша тут же отстранилась.

— Прости! Сильно болит?

Как сказать… Еле поднялся, а каждое движение — будто новый удар. Но перед девчонкой стало стыдно жаловаться, и он небрежно ответил, что все пройдет. Они еще немного постояли рядом, теплая рука девушки слегка касалась его руки, и он нарочно не обращал на это внимания, зная, что, стоит заметить, и Марьяша смущенно отодвинется.

— Хорошо, что ты пришел. Я тебя искала, предостеречь хотела…

Стемка непонимающе нахмурился, а Марьяша вдруг сжала его запястья и заглянула в глаза снизу вверх.

— Уходи из града, если тебе жизнь дорога! Отец весь Киев переворотит, а тебя найдет, и уж поверь мне, я-то его знаю, добьется, чтобы вас всех наказали за пожар, и тебя, и родню твою. Так ведь обычно и бывает. А мне жаль вас…

— Так ведь не я… — начал было Стемка, но Марьяша, боязливо оглянувшись, встала на носочки и закрыла ему рот рукой.

— Я знаю, что не ты. Но доказать не могу. Отец проведал, что мы говорили. Доложил кто-то из челяди, — рыжие бровки сердито слетелись к широкой переносице, и между ними легла обиженно-суровая складка. — Я не смогу тебе помочь. Уходи лучше.

— Так а куда?

— Куда сам желаешь, — тихо ответила девушка и вдруг заговорила торопливо, проглатывая окончания слов: — Ты оружейник, мастер хороший, сам еще молод, работу везде отыщешь, а здесь — только погубишь и себя, и своих родных. И меня, если узнают, что мы видимся, — добавила она, помолчав немного.

Вот оно, значит, как… Да ведь если воевода захочет, дело дойдет и до самого князя, а там уж — точно конец, и от вины не отговоришься ни словом, ни делом, ведь доглядчиков не было, никто защитить не сможет. А Божьего суда Стемка боялся. В церковь он исправно не ходил. Хоть и носил крест нательный, деревянный, маленький, который когда-то давно мать на него надела, никогда не задумывался ни о Боге, ни о существовании Его. Знал сказ об Иисусе Христе, облетевший весь свет и дошедший до славян из речей ромеев, знал, что Бог един и что так должно. Но не верилось. Вот то ли дело — свои боги, родные, не ромейские! Перун-батюшка — глава всех богов, его еще князь Владимир, отец нынешнего князя Ярослава, в старшинство возвел. Сварог, Стрибог, Мара, Макошь, лешие, домовые, русалки — вот в это верилось. А недавно наслушался от старшего брата рассказов, как в княжьей дружине Божий суд проходит — теперь и сам боялся.

— Подумаю, как быть, — наконец сказал он, снова поглядев на Марьяшу. Коснулся ее плеч, слегка сжал и притянул к себе. Положив ладони поверх его загорелых запястий, девушка сочувственно поджала губы в печальной улыбке.

— Мне жаль, что так вышло, — тихо промолвила она. — И нам худо будет, и вам чести не делает. И тебя наказали напрасно.

— Пустяки, забудь, — нахмурился Стемка. — Уйду я, наверно. Нельзя теперь оставаться, ты права.

— Если ты уедешь… — Марьяша опустила короткие светлые реснички, запнулась. — Я буду скучать. Жаль, что ты раньше не подошел. Только ходил вокруг да около.

Она мило улыбнулась, прикусив пухлую нижнюю губу. Стемка не нашелся, что ответить. И правда, жаль. Хорошая девчонка, добрая, и ведь бывает так: долго не решаешься сделать что-то, а после огорчаешься, что не успел узнать, поблагодарить, сказать чего, да мало ли.

С улицы раздался звучный бас воеводы: он звал дочь. Заслышав голос отца, Марьяша поспешно попрощалась, подхватила длинный подол и побежала к обгоревшим воротам. Стемка снова набросил на голову упавший капюшон и, прихрамывая, побрел со двора. Дольше здесь оставаться было ни к чему.

Степан, старший брат, еще раньше узнал о случившемся и зашел домой к родителям, как смог. Оба брата жили отдельно, Степан полсолнцеворота как женился на меньшой дочери Егора-бондаря — Арише, тихой, доброй и работящей девушке, они уже ждали первое дитя. Сам Стемка жил при дворе мастера Вольха, но домой часто наведывался: то матери по хозяйству помочь, то просто повидаться. Жениться он пока не собирался, хотя мать с отцом уже намекали, что пора бы: ждал, пока сам станет мастером, все равно недолго оставалось.

Нежданно-негаданно свалившаяся беда снова собрала всех в одну горницу, к одной свече. За минувшее время мать извелась так, будто не два дня прошло, а двадцать солнцеворотов. Отец был суров, как и обыкновенно, однако ругать меньшого сына не стал: и без того ему досталось, да и, к тому же, в последнем вины его не было. Стемка догадывался, кто мог бы поджечь подворье воеводы, однако вслух эту мысль не говорил: вдруг ошибется в своих догадках и напраслину возведет? Тоже ведь грех.

Собрались за обедом в самой большой горнице избы. Осень уже вступила в свои права, и на дворе заметно похолодало. Еще утром было солнечно, а к полудню — помрачнело, небо заволокло клочьями седых рваных облаков, откуда ни возьмись поднялся ветер. Мать резала хлеб в полной тишине; только слышно было, как покачивается и поскрипывает на ветру оконная ставенька.