На заработках - [27]

— Вишь, какъ уписываютъ! Чай-то пилили сегодня?

— Нѣ, голубчикъ… Какой тутъ чай! отвѣчала Акулина.

— Или ужъ попоить васъ чайкомъ-то? Ну, садись. Чай еще крѣпкій. Дай имъ, Марфа Ивановна, по куску сахару, да налей по чашкѣ чаю.

— Спасибо тебѣ, голубчикъ, спасибо… заговорили Акулина и Арина, присаживаясь къ столу.

Лакей скосилъ на Арину глаза и еще разъ произнесъ:

— Ей-ей, бабецъ не вредный!

XXI

Напившись чаю, Акулина и Арина разулись и принялись за мытье половъ и дверей. Лакей присутствовалъ тутъ-же. Онъ распоряжался, приказывалъ, отодвигалъ мебель, мѣшавшую поломойкамъ, и ежели подходилъ къ Аринѣ, не могъ удержаться, чтобы не тронуть ее то ущипнетъ, то потреплетъ по спинѣ или по плечу и при этомъ приговаривалъ: «свѣжье», «корюшка», «фрикадель». Арина всякій разъ вздрагивала, роняла мочалку и говорила:

— Да полно вамъ… Оставьте… Ну, чего вы?.. Вѣдь я столкнуть какую нибудь вещь могу.

— А ты веди себя смирно, такъ и не столкнешь. Чего отмахиваешься-то? Я тихо, ласково…

Все это происходило на глазахъ Акулины. Акулина, боясь разгнѣвать его и тѣмъ лишиться заработка, сначала ничего не говорила, но наконецъ и она сказала:

— А ты зачѣмъ, милый, трогаешь дѣвушку? И ласково не слѣдъ. Не замай ее. Не хорошо.

— Не замай… Не хорошо… Ахъ, деревня сивая! Да она должна радоваться, что генеральскій главный управляющій съ ней шутки шутитъ.

Часу въ десятомъ лакей, впрочемъ, исчезъ. Его позвалъ проснувшійся баринъ. Подавъ барину умыться, одѣться, напоивъ его чаемъ и проводивъ на службу, лакей снова явился. По уходѣ барина, онъ сдѣлался смѣлѣе, сталъ разговаривать громче, закурилъ папироску и сѣлъ въ кресло, смотря какъ поломойки мыли двери.

— Дѣвушка? — спросилъ онъ Арину.

— Дѣвушка.

— А ты? — отнесся онъ къ Акулинѣ.

— Замужняя, милый.

— Ну, а я холостой, и баринъ нашъ холостой. У насъ два барина: одинъ въ генеральскомъ чинѣ, а другой гимназистъ, а я у нихъ старшій управляющій. Да вотъ что я еще хотѣлъ сказать: ужо баринъ вернется къ обѣду со службы, да ежели онъ васъ спроситъ, почемъ вы поряжены, такъ говорите ему, что по три четвертака, ну, а я вамъ за это по пятачку прибавлю. По сорокъ пять копѣекъ получите. Слышали вы?

— Слышали, голубчикъ, — отвѣчала Акулина.

— Ну, такъ вотъ… Подрядъ… Нельзя… Надо чтобы и управляющему отъ подряда что нибудь очистилось. У меня все такъ… «По три, молъ, четвертака, ваше превосходительство»… Похлебать мы вамъ въ двѣнадцать часовъ тоже дадимъ. У насъ варева много. Это по нашему завтракъ, а по вашему, простонародному, обѣдъ.

— Спасибо тебѣ, милый… — сказала Акулина радостно взглянувъ на Арину.

— Ну, то-то. Вотъ какъ я добръ! Намъ господскаго не жаль. Ѣшьте. И чай послѣ завтрака будемъ пить, такъ остатки вамъ… Пейте, зудите до отвалу… Все равно остатки выливать придется.

— Благодаримъ покорно.

— Ну, вотъ… А ты давеча говоришь мнѣ про свою товарку: «не замай». Во-первыхъ, это и слово мужицкое, а во-вторыхъ, что за бѣда, ежели холостой человѣкъ пошутить хочетъ, У насъ и господа холостые, и я холостой. Кухарка замужняя, потому она кучерова жена. Вотъ давеча кучеръ-то приходилъ, такъ это мужъ ейный.

Лакей помолчалъ, сообразилъ и прибавилъ:

— Да что-жъ вы обѣ за однимъ-то дѣломъ возитесь! Постой-ка я васъ на разныя дѣла разставлю. Вѣдь намъ нужно еще всѣ окна перемыть. Ты, курносенькая… какъ тебя звать-то?

— Арина.

— Ну, такъ вотъ ты, Арина, оставайся здѣсь и мой двери, а ты… Тебя какъ звать?

— Акулина.

— А ты, Акулина Савишна, вчерашняя давишна, отправляйся вонъ въ ту комнату, въ заднюю, спальня это, по нашему, и начинай тамъ окна мыть. Я тебѣ табуретку дамъ. Знаешь, какъ. окна мыть? Табуретку-то на подоконникъ поставишь, встань на нее и мой. Только осторожнѣе…. смотри, не скувырнись за окно… а то изъ-за тебя потомъ въ отвѣтѣ будешь. Ну, бери ведро и мочалки. Авось, такъ у насъ дѣло успѣшнѣе пойдетъ.

Лакей увелъ Акулину и минутъ черезъ десять опять вернулся къ Аринѣ. на лицѣ его сіяла сладенькая улыбка. Онъ подошелъ къ Аринѣ и сказалъ:

— Акулину свою, что-ли, церемонилась, что давеча такая недотрога была, что чуть что сейчасъ: не тронь, да не тронь?

Арина молчала и продолжала усердно натирать двери мочалкой.

— Сродственница она тебѣ, что-ли? продолжалъ лакей…

— Просто такъ, землячка… Ну, да мы по деревенски въ сватовствѣ… тихо пробормотала Арина. — Въ сватовствѣ-то мы родня.

— Знаю я, что значитъ въ сватовствѣ. Мы хоть и городскіе, а понимаемъ.

Арина старалась не смотрѣть на лакея и стояла къ нему спиной. Онъ помолчалъ и зашелъ къ ней спереди, чтобы видѣть ее въ лицо.

— Вотъ мы теперь одни, такъ намъ свободнѣе разговаривать, сказалъ онъ. — Глазенки-то у тебя хорошіе… вотъ и носъ курносъ, а я такой люблю. Что толку въ длинныхъ-то носахъ!

На такую похвалу Арина невольно улыбнулась, но тотчасъ-же отвернула отъ лакея голову. Тотъ продолжалъ:

— Чего-жъ ты отвертываешься-то? А ты гляди на меня. Я человѣкъ хоть и образованный, а деревенскихъ до смерти люблю. Наши городскія трепанныя перетрепанныя, а деревенская дѣвушка свѣжье. Одно только, что вотъ онѣ настоящей учтивости не понимаютъ и брыкаются. А ты не брыкайся. Коли пришла въ Питеръ, то учись по городскому.