На запад от солнца - [26]

— Ритуал, — сказал Пол. — Ты должна глотнуть, Энн. Только не предлагай нам, ничтожным мужчинам.

Энн отпила из чаши. На глаза ей навернулись слезы; она с трудом подавила отрыжку.

— Крепко… я хочу сказать, это алкоголь.

Празднество затянулось на целый час. Нелегкий час, ибо блюда следовали без передышки одно за другим. Их приносили рабы с другой стороны просеки. Оттуда доносился шум голосов и тянуло дымом. Все блюда включали мясо, нарезанное мелкими кубиками — вареное, жареное, тушеное с неизвестными овощами. Только одно кушанье оказалось совершенно жутким: основательно протухшее мясо в очень остром соусе. Судя по всему, оно было любимым лакомством Пэкриаа, ибо принцесса рьяно расправилась с немалой порцией и похлопала себя по животу в знак довольства. Энн заметила:

— Еще одно такое угощение, и я предпочту поискать другую планету.

Наконец даже Пэкриаа решила, что трапезу пора заканчивать. Она хлопнула в ладоши. Женщины-воины, вытирая жирные губы, выстроились в неровную линию. Спирмен беспомощно проворчал:

— И они в состоянии танцевать с такими набитыми животами?

— Может, оно как раз утрясется… — предположила Энн.

Пляски тоже продолжались около часа и представляли собой один монотонный танец — что-то вроде повествования о войне. Некоторые из наиболее сильно раненых женщин разыгрывали сольные пантомимы, показывая, как они получили боевые раны. Кульминацией танца послужило появление на площадке соломенного чучела женщины. У тщательно сделанной и ярко раскрашенной фигуры была кошмарная маска вместо лица и преувеличенные признаки пола. Когда ее принесли, танцующие разразились визгливыми воплями, в которых, похоже, слышалось имя («Лэнтис! Лэнтис!»), и набросились на чучело. Они били и трепали фигуру, и быстро разорвали ее на куски, а растащили — на память о празднестве, надо полагать.

Женщины-воины дотанцевались до полного изнеможения. Когда они наконец растерзали чучело, толпа изящных мужчин устроила представление совсем иного рода — чисто эротический танец, который послужил убедительным доказательством мнения, которое уже и так сложилось у землян по поводу роли мужчины в этом обществе. Мужчины-пигмеи были инфантильными созданиями, во всем подчиненными женщинам. В сексуальном поведении они исполняли функцию пассивного соблазнения. Время от времени какая-нибудь из воинов вытаскивала приглянувшегося ей мужчину из ряда танцующих. Он принимался громко хныкать — что, очевидно, от него ожидалось, — а она награждала его пощечинами, пока он не замолкал, и уводила прочь. Но большинство воинов были слишком усталыми, или наевшимися, или ранеными, чтобы заинтересоваться мужчинами. Через какое-то время около двадцати женщин собрались в кружок, и мужчины принесли грудных детей, чтобы воины их покормили. Крошечные младенцы, в пропорциональном соотношении со взрослыми гораздо меньше земных новорожденных, вели себя на удивление тихо. Матери обращались с ними бережно и умело, но без особой нежности. Они кормили одновременно двоих младенцев, и время от времени обменивались детьми с другими кормящими женщинами. Мужчины, напротив, демонстрировали нежную привязанность к малышам, на что воины не обращали внимания. Энн прошептала:

— Признаться, мне все сильнее не нравится этот народец.

— Постарайся совладать с собой.

— Я понимаю, Пол, но…

— По крайней мере, у них есть цивилизация. — Спирмен вслух спорил сам с собой. — Потенциал развития технологии. Хорошее огородничество. Неплохие инструменты и оружие.

— Нэнни, попробуй-ка попросить мадам президента показать нам город.

Пэкриаа тотчас согласилась, и даже пришла в восторг от идеи.

На первом из участков деревни, находящихся под деревьями, располагались все жилые строения, из которых ни одно не могло сравниться красотой с великолепной хижиной Пэкриаа. Принцесса пригласила Энн внутрь и ясно дала понять, что мужчины войти не могут. Через некоторое время Энн вышла. Щеки ее горели. Позднее, когда уже не было бы очевидным, что она говорит о доме Пэкриаа, Энн рассказала:

— Я не рассмотрела подробностей. Там было сумрачно, и не горели никакие лампы — хотя я вроде заметила глиняные штуки, похожие на древние римские светильники. Чисто. Странные приятные запахи. Я встретилась с… наверное, с матерью Пэкриаа. Она ужасно старая, с почти черной кожей. Их кожа, наверное, меняет цвет от возраста.

— Скорее от грязи, — предположил Спирмен.

— Ничего подобного. У них очень чисто. Древняя дама приняла меня в своей комнате. Раб делал ей педикюр. А вы заметили, что мы ни разу не видели старух?

— Наверное, они сидят по домам и принимают знаки почитания, — сказал Пол. — Это было бы вполне логично.

— У ее высочества есть… ээ… придется назвать это гаремом, иначе не скажешь. Десять изящных мужей. Или одиннадцать.

— Какая женщина! — сказал Спирмен.

Энн забавляла ситуация, хотя щеки ее пылали от смущения.

— Она предложила мне одного из них.

— Надеюсь, ты сумела отказаться так, чтобы не оскорбить ее?

— Я старалась, Пол. По-моему, мне удалось передать мысль, что для меня это что-то вроде табу… Ее высочество не настаивала.

Прямоугольный ров окаймлял всю деревню. Одна сторона прямоугольника шла параллельно реке на расстоянии не более тридцати футов, но не соединялась с ней. Было бы несложно заполнить ров водой, но пигмеи явно не собирались этого делать. Когда Энн проявила любопытство по поводу рва, Пэкриаа была потрясена тем, что кто-то может не знать таких вещей.