На задворках "России" - [28]

Идет в журнале, к примеру, рассказ Ирины Полянской "Тихая комната", к которо­му я относился достаточно сдержанно, без особого энтузиазма: идет так идет... За­глядывает Марченко:

— Полянская хочет что-то дописать. Как вы думаете, надо это делать?

— Не знаю, Алла Максимовна. Решайте с автором.

Через время — опять:

— Полянская прислала три страницы. Будем вставлять?

— Это ваше дело. Я возражать не буду.

— Да ладно. Мне кажется, без них лучше. Скажем, что уже поздно, да?

Страниц тех я даже не держал в руках, они завалялись где-то на столе у Аллы Мак­симовны. А еще через время, когда журнал с рассказом вышел из печати, врывается ко мне в кабинет разгневанный молодой человек, представившийся мужем Полянской:

— Как вы смели, не посоветовавшись с автором?.. В отделе прозы говорят, что это именно вы выбросили три страницы!

Залыгину подали письменную жалобу. Пришлось разбираться, и Марченко писала объяснительную.

Это старый редакционный прием в общении с авторами: все грехи валить на "на­чальство". Авось автор стерпит, не осмелится бежать в высокие кабинеты. Причина, понятно, в элементарной трусости, нежелании наживать врагов, злого умысла лично против меня тут не было. Но от этого не легче.

Другой пример. Марченко раздобыла для журнала роман молодого Александра Терехова, сама с увлечением взялась редактировать. Рука у Аллы Максимовны опыт­ная, но тяжеловатая — амбициозному Терехову, у которого уже и книга была на вы­ходе, правка показалась излишней.

Я прочел роман в обработке Марченко. Он мне понравился. Показал Залыгину — тот пришел в возбуждение: "У этого автора большое будущее! Нам нельзя его терять".

Алла Максимовна выдохлась, перенервничала, попросила жалобно:

— Поговорите с Тереховым сами. Я уже не могу его видеть.

Назначили встречу. Юноша пришел не один, со своим агентом; со стороны журна­ла — я и Василевский. Предложили компромисс: автор сам проходится по редактуре (была уже и верстка) и возвращается к первоначальному варианту там, где это кажет­ся ему необходимым. Терехов тоже не желал видеть Аллу Максимовну; стали сообра­жать, кто будет с ним дальше работать от отдела.

— Наталья Михайловна? — предположил я. Долотова казалась мне для этой роли наиболее подходящей: и опытна, и терпима.

— Она не справится, — почему-то решил Василевский.

Позвали третьего, Мишу Бутова, и уговорились, что Тереховым займется он. Вре­мени до выхода книжного издания было в обрез, следовало торопиться.

Через несколько дней узнаю, что Бутов к работе и не приступал. Объяснений ни­каких. Похоже, просто не нравится роман. А Марченко, начальница его, ходит наду­тая и при встречах отворачивается.

— В чем дело, Алла Максимовна?

— Как вы могли, за моей спиной!

— Да ведь вы же сами попросили и сказали, что не желаете его больше видеть?

Роман ушел в журнал "Знамя" (и правка Марченко там пригодилась!), а многообе­щающий Терехов в "Новом мире" больше не появился.

Позже я убедился, что Василевский в отношении Долотовой был прав: она дей­ствительно не справилась бы с той работой, как не справлялась и со многим другим.

— Я так устала от этой вещи, что могла что-то и пропустить. Посмотрите, пожа­луйста! — жалобно говорила она, вываливая мне на стол, бывало, груду черновиков.

Я брал рукопись домой и сидел ночами, выправляя грубые огрехи, вычеркивая повторы, расставляя абзацы и запятые, подклеивая авторские вставки... Можно было бы возмутиться, вернуть в отдел, но — жаль было неплохих вещей, которыми, уже ясно, никто, кроме меня, не займется. Так шла работа, например, с "Романом воспи­тания" Горлановой и Букура, с рукописями Михаила Кураева, Виктории Фроловой и других авторов Натальи Михайловны. Марченко, хоть и была заведующей, за подчи­ненных отвечать не желала, каждый из них работал сам по себе. Василевский (прочи­тывавший рукописи до меня) вообще был слаб в собственно редакторской, стилевой правке, где-то, возможно, и не хотел вмешиваться, нарочно "подставляя" меня под скандалы, но пропускал вещи чудовищные...

Мне наконец тоже надоело быть чернорабочим у отдела прозы и за все за это переживать. Поэтому я не слишком отстаивал Марченко как заведующую. Но искрен­не уговаривал ее остаться литсотрудником, хотя бы на полставки, на что она понача­лу соглашалась.

С приходом нового заведующего (Залыгин взял Малецкого с испытательным сро­ком) Долотова подолгу стала засиживаться за тихими разговорами в приемной у Розы Всеволодовны. При моем появлении всякий раз смущенно ретировалась.

Как-то Роза Всеволодовна спросила меня будто невзначай, но нервно:

— Малецкий что, еврей?

— Возможно.

— Конечно, еврей. Этого только наш Сергей Павлович может не заметить! Зачем нам было торопиться с новым сотрудником... Как хоть он пишет-то?

Я ответил, что рассказы Малецкого, которые я читал, мне понравились.

— А вот Андрюша говорит, что он слабый прозаик.

Мне Василевский говорил про Малецкого совсем другое. Но я уже приучился не доверять не только Василевскому, но и ей. Она скучала без интриг. Однажды, вернув­шись из отпуска и подивившись, как размеренно и безмятежно текла без нее редакци­онная жизнь, пожаловалась мне: