На Забайкальском фронте - [9]

— Он устал. По фронтовому закону… — начал объяснять Костюков.

— В этом нет никакой нужды. Зачем вы унижаете товарища? Он сам способен гору свернуть.

Костюков передал Прокопьеву его ношу, и они направились к колонне. Глядя им вслед, майор ободряюще крикнул:

— Шире шаг!

К полудню дивизион прибыл на полигон. Заработали саперные лопаты. Надо было скорее оборудовать огневые позиции, вырыть окопы для укрытия. Костюков настойчиво долбил каменистый грунт, выбрасывая на поверхность комья земли и тяжелые серые камни. Лицо у него покрылось потом. Ему хотелось быстрее всех вырыть окоп, по чем глубже он копал, тем больше уставал. Грунт становился все тверже и тверже. А тут еще надоедливый ветер слепил глаза, бросал в лицо землю.

Когда огневые позиции были полностью оборудованы, сделали перекур. Во время разговора наводчик Дутов мечтательно сказал:

— Отдохнуть бы теперь, ребята, минут сто двадцать, а то и все триста шестьдесят. Ведь стрельба требует твердой руки, верного глаза. А мы все трясемся с устатку, как в лихоманке. Откуда взять точность?

— Хорошее пожелание! — поддержал его появившийся у орудия майор Кулиш. — Но вот в чем загвоздка: на войне стреляют не всегда, когда захочется, а тогда, когда надо. Ясно? — иронически спросил он и, согнав с лица приметную улыбку, громко скомандовал: — По местам! Приготовиться к стрельбам!

Дивизион майора Кулиша получил на стрельбах отличную оценку.

К Октябрьским праздникам красноармеец Владимир Костюков уже стал круглым отличником боевой и политической подготовки. Его сфотографировали у развернутого Знамени полка. Вручив на память солдату карточку, командир сказал:

— Пошлите ее отцу. Пусть порадуется гвардеец!

Он пожал воину сильную жилистую руку, с гордостью оглядел его. Это был уже не тот сутулый бледнолицый юноша, что докладывал ему когда-то о прибытии в дивизион. Перед майором стоял стройный, подтянутый солдат с широкой грудью и округленными плечами, в которых чувствовались сила и ловкость. От его смуглого, обветренного лица веяло здоровьем, энергией. Именно таким хотел видеть майор наследника боевой славы, ведя его твердой рукой через все заторы нелегкой солдатской жизни.

ИМЕННОЙ АВТОМАТ

Эту белокурую ясноглазую девушку в авиационном полку называли Уралочкой, потому что приехала она сюда из уральского городка. Она была самой веселой летчицей во всей эскадрилье. Даже в очень трудные минуты не падала духом, ободряла подруг:

— Не горюйте, девчонки. Придет и на нашу улицу праздник. Закончится война, снимем мы кирзовые сапоги и наденем самые модные туфли, сбросим куртки и комбинезоны и нарядимся в длинные-предлинные платья. Ох и потанцуем в честь нашей победы! Небу будет жарко!

Хорошо воевала Уралочка, заслужила несколько государственных наград. А потом случилась беда. Эскадрилья бомбила железнодорожный узел и попала под огонь фашистских зениток. Загорелся бензиновый бак, зачадил комбинезон. Раздуваемое ветром пламя обжигало руки, лицо. Самолет с трудом дотянул до леса. Обожженная, израненная летчица, к великому счастью, попала в партизанский лагерь. Оттуда ее переправили на Большую землю.

В военном госпитале объявили суровый приговор: небо для нее закрыто навсегда. Вместо штурвала — костыли. Холодной зимой приехала она в свой городок, в родительский дом. «Что теперь делать? Как мстить за исковерканную жизнь, за погубленную молодость?» — раздумывала она длинными зимними ночами, обливая слезами подушку.

И она нашла способ мстить врагам: пошла на военный завод делать оружие для фронта. Когда позволяло время, писала короткие записки и вкладывала их в магазины автоматов. В этих записках она призывала бойцов беспощадно громить захватчиков, очищать нашу землю от фашистской чумы.

Один из таких автоматов с запиской-наказом попал в забайкальский приграничный полк, в роту связи. Записку обнаружил при осмотре нового, только что поступившего оружия старшина роты Федосий Бандура и отнес вместе с автоматом в ротную канцелярию, где в это время находились командир роты капитан Дроботов и замполит лейтенант Ивушкин. Прочитав записку, они решили ознакомить с нею всю роту и послать ответное письмо на военный завод. Потом стали обсуждать, кому же вручить это, можно сказать, именное почетное оружие.

— Я предлагаю вручить автомат лучшему отличнику роты ефрейтору Гудову, — сказал старшина. — Достоин по всем статьям.

Лейтенант Ивушкин долго молчал, о чем-то раздумывая, потом сказал:

— В этой записке большой агитационный заряд, и мы должны использовать его в полную силу. Предлагаю вручить автомат нашему ротному запевале Олесю Габаю.

— Беззаботному, расхлябанному Габаю почетное оружие? — удивился старшина. — Да вы что — смеетесь?

— А почему бы и нет? — ответил вопросом на вопрос замполит. — Парень он неплохой. А поет как! Заслушаешься! Так может петь только человек с хорошей душой. Правда, серьезности ему действительно не хватает. Но отличником он вполне может быть. Приказом этого, конечно, не сделаешь. Тут надо другое… Надо затронуть его сердце, разбудить душу. Я думаю, что записка от бывшей летчицы заставит его призадуматься над своим поведением.