На Забайкальском фронте - [27]

— Правильно действует, — одобрил Сотников. — Теперь обстановка сложилась так, что пора переправлять и орудия прямой наводки: место для них расчищено.

Орудия переправляли постепенно. Пока одно выкатывали на паром, остальные продолжали вести огонь по «противнику». Последнее орудие сняли с огневой позиции лишь тогда, когда первое выгрузили на противоположном берегу, выкатили по расщелине вверх и открыли из него огонь.

— Видите, как у них хорошо получается. Не то что у нас под Конотопом… — весело, задорно заметил подполковник. — Все делается по плану, с расчетом.

Во время переправы у Сотникова было превосходное настроение. Он от души радовался, когда командир принимал верные решения, с удовлетворением отмечал, как правильно и умело действовали солдаты. И только после учений заметно сник, загрустил, видно, оттого, что не пришлось поправлять Кошунова, вносить в его решения коррективы.

— Вот так-то получается, — в раздумье сказал он. — Ехал сюда учить их, а они сами больше меня знают. Возьмите того же Кошунова. Человек не нюхал пороху, а решения принимает такие, что не подкопаешься. Отчего это?

— Возможно, оттого, что в мирной обстановке легче принимать правильные решения, — ответили ему.

— Это возможно, — согласился Сотников и, хитро улыбнувшись, спросил: — А может быть, мы стараемся так думать просто для успокоения совести? Может, они сами с усами, а нам, фронтовикам, пора отправляться в Конотоп да селиться на улице капитана Сотникова?

На этот вопрос, который заставил его призадуматься, Сотников получил ответ полчаса спустя самым, можно сказать, неожиданным образом. Переправившись через реку, пришли на КНП роты, чтобы посмотреть, как удается десантникам реализовать полученное преимущество в бою. Раскрасневшийся от волнения ротный отдавал в телефонную трубку какое-то распоряжение. Он был весь захвачен боем — действовал энергично и решительно.

По окончании учений Сотников сказал Кошунову:

— Ну что ж, кроме похвалы, ничего сказать вам не могу. Мелкие замечания выскажу на разборе.

— Получить похвалу от вас лестно, — ответил вконец смущенный Кошунов. — Не все, конечно, гладко…

— Не скромничайте. Вы и место удачно выбрали для переправы, и орудия прямой наводки умело использовали.

— Так это ж я не сам придумал, у вас позаимствовал! — сказал вдруг Кошунов.

— Это каким же образом? — удивился подполковник.

— Могу открыть «военную тайну», — сказал, улыбаясь, командир роты. — Помните, вы к саперам ездили лекцию читать о форсировании водных преград? Вы там о взятии Конотопа рассказывали. На ту лекцию и мы проникли…

— Ах вот оно что! — обрадованно воскликнул Сотников. — Все ясно. Тогда вас хвалить надо еще больше за то, что умело использовали фронтовой опыт. Ведь не при всякой же ситуации командир будет выбирать место для форсирования реки там, где покруче противоположный берег. Правда? А потом, вы учли и новую совершенную технику и многое другое. Одним словом, молодец. Только, чур, не зазнаваться.

В штаб полка возвращались уже утром. По дороге Сотников оживленно говорил о большой ответственности людей, повидавших войну, за воспитание и обучение необстрелянных воинов, о долге фронтовиков передать молодым все добытое кровью в суровых боях. Потом он умолк и после долгой паузы сказал в раздумье:

— А вообще-то я, кажется, здесь заучился. Пора на Запад.

Уже после войны я узнал, что полковник Сотников закончил боевой путь под Берлином — отважно сражался на Зеловских высотах. За умелое форсирование реки Шпрее был награжден четвертым орденом Красного Знамени.

НАШ ИНСТРУКТОР

Над лагерными палатками струился душный полуденный зной. Разомлевшие от жары сосны источали густой смолистый запах. Притихли у постовых грибов дневальные. Не шелохнутся березы. Тишина…

Но вот где-то вдали зазвенела песня. Она приближалась. Послышались звуки мерного строевого шага, отрывистые короткие команды. Лагерь моментально ожил.

Вторую роту привел плотный старшина с круглым загорелым лицом и упрямым подбородком. Это и был известный в полку сверхсрочник Расинкин, вожак ротных коммунистов, с которым нам посоветовали познакомиться в политотделе.

Отпустив солдат чистить оружие, старшина деловито поднял на плечо прицельный станок (его требовалось чуть подремонтировать) и, не торопясь, твердой походкой хозяина направился в тень столпившихся поблизости сосен.

С утра предполагалось сводить роту на реку покупаться, но немилосердно палящее солнце расстроило этот план. Дело в том, что в сильную жару в здешней речушке нестерпимо холодная вода. Такая аномалия приезжему человеку может показаться весьма странной, но Расинкин очень просто объясняет это удивительное несоответствие: горная речушка берет начало с крутых гор — с самых белков, — и чем жарче день, тем сильнее тают белки, посылая вниз ледяную воду.

— Сегодня не покупаешься. Вот жарит! — недовольно и в то же время с каким-то восторгом проговорил старшина, приподняв свои широкие, выгоревшие на солнце брови. — Хоть бы ветерком пахнуло, что ли. Вон через тот бугорок когда роту провел, а пыль стоит до сих пор.

Чуть попозже мы расположились на лужайке под соснами. Расинкин жадно отхлебнул из фляжки еще один глоток холодной воды и не без удовольствия спросил: