На Забайкальском фронте - [16]
Михеевцы действовали дерзко, но осмотрительно, быстро, но без рывков и суеты. Наблюдая за танком сержанта Бойко, командир полка — невысокий чернявый полковник — не удержался от похвалы:
— Михеевская закваска! Хоть сейчас на фронт!
…Девять сыновей дальневосточного колхозника Дмитрия Федоровича Михеева сражались на фронтах Великой Отечественной войны. Трое из них — Михаил, Семен и Петр — доламывали войну на Востоке — пробились с боями сквозь железобетон японских укреплений, перевалили через крутые перевалы гигантского хребта, прошли сотни километров по размытым маньчжурским дорогам. И на Тихом океане свой закончили поход…
И ВИНТОВКА СТАЛА АВТОМАТОМ
В самом начале службы с Ринчином Будаевым произошел такой случай. Пошел он в кино. На экране возникла широкая равнина, какие бывают в долинах Селенги. В окопах притаились бойцы, а с противоположной стороны двигались ровные вражеские цепи. Каппелевцы идут в полный рост. Передовые цепи ускорили шаг и, казалось, вот-вот ринутся в атаку, чтобы смять все живое на своем пути. Потом Ринчин услышал выстрелы из наших окопов, и несколько вражеских солдат упали на землю. А остальные все шли. Разве остановишь их выстрелами? Вот тут-то и заработал Анкин пулемет. Чапаевка с таким ожесточением колотила свинцовым дождем вражеские цепи, что Ринчин не выдержал, захлопал в ладоши и закричал что-то на своем, бурятском языке, да так громко, точно был в это время не в кинозале полкового клуба, а там, в уральской степи, вместе с чапаевцами.
Вернувшись из кино в казарму, Ринчин связал ремнем матрац, рассовал в карманы свои солдатские пожитки и пошел докладывать старшине, что… уходит служить в пулеметную роту.
Ринчин начал объяснять, почему он хочет быть пулеметчиком, стал пересказывать, что увидел в кино. Когда дошел до «психической атаки», весь преобразился, сжал кулаки, приставил их к самому лицу. Руки его при этом дрожали, точно он в самом деле держался за ручки раскаленного пулемета.
Старшина Сахаров был человеком строгим, но тут так расхохотался, что вконец смутил молодого солдата. Потом он перестал смеяться, усадил Будаева перед собой и начал беседовать с ним по душам. Старшина сам был когда-то пулеметчиком и любил свое оружие до самозабвения. Пулеметчиком, считал он, надо родиться. Пулеметчик, по его убеждению, должен иметь особый характер, врожденную сноровку. «Недаром же нас называют лихими, — любил говорить он. — Разве пристанет это определение, скажем, снайперу или артиллерийскому наводчику? Там нужны другие качества». В бурятском пареньке старшина с первых же дней разгадал характер отчаянного пулеметчика. Глаз у него цепкий, руки проворные, сильные, движения точные, ловкие. Из него вполне может выйти отменный пулеметчик. Но разве можно в армии переходить из роты в роту по собственному желанию? Где же этот парень находится — в бурятском поселке или в передовом стрелковом полку?
Старшина терпеливо объяснил молодому солдату, что такое воинская дисциплина и воинский порядок, потом спросил:
— А почему вы хотите быть обязательно пулеметчиком? Разве плохо стать автоматчиком? Автомат тоже грозное оружие.
— Согласен! Отпустите меня в роту автоматчиков, — взмолился Ринчин.
— Автомат, конечно, дело заманчивое, — сказал старшина. — Но, к сожалению, он кое в чем уступает винтовке.
— В чем?
— У него нет штыка. А штык в бою — самая надежная штука, ни осечек, ни перекосов не имеет.
— Почему же автомат без штыка сделали? — возмутился Ринчин.
— Надо бы винтовку заставить стрелять, как автомат, — сказал старшина. — Между прочим, в нашем полку есть два солдата, которые пытаются превратить винтовку в автомат. Я могу вас с ними познакомить. Хотите? — Старшина внимательно оглядел молодого солдата, перевел взгляд на его свернутый матрац и, прищурившись, спросил: — Вы что-нибудь слышали про винтовку Героя Советского Союза Хусена Андрухаева? Ах, не слышали? Ну так я вам расскажу.
И он рассказал о знаменитой винтовке. Не одну сотню фашистов уничтожил из нее прославленный герой. А когда погиб, его винтовку взял старшина Ильин и уничтожал из нее фашистов. Потом винтовку передали красноармейцу Гордиенко. Оружие героя переходило из рук в руки как награда. Около тысячи гитлеровцев уничтожили из нее бойцы одной роты. Далеко не каждый пулеметчик или автоматчик имел такой счет. И выходило, что дело не только в оружии, но еще и в том, в чьих руках оно находится.
Утром после завтрака старшина Сахаров отвел Ринчина Будаева в тир, где тренировались два полковых спортсмена-скоростника Кузнецов и Копейкин. Они познакомились. Кузнецов был солдатом общительным, принял Будаева как старого друга, рассказал, чего добились они за три месяца упорных тренировок. Результат вроде бы неплохой — пятнадцать выстрелов в минуту, но такая скорострельность их не устраивала. Надо добиться лучших показателей.
С Копейкиным Ринчину поговорить не удалось: тот тренировался молча, в разговор не вступал, как будто на кого-то сердился. Кузнецов пояснил:
— Ты не обижайся на него. У него большое несчастье: два брата на фронте погибли. Он написал два рапорта с просьбой отправить его на фронт мстить за братьев. Ему отказали. Он сейчас много тренируется — хочет довести скорострельность винтовки до сорока выстрелов в минуту. Автоматчик при одиночной стрельбе дает столько. Как добьемся этого — подаем рапорт. Уж тогда нам не смогут отказать. До Верховного дойдем.
