На Забайкальском фронте - [11]

«…Когда фашисты подбили мой самолет, то, наверно, поминали меня, проклятые, за упокой. А я живу, да еще как! Работа кипит, и не надо мне ни отдыха, ни покоя. Идут мои новенькие автоматики на фронт и мстят врагу свинцовыми пулями. Родные мои! Как я хочу, чтобы каждая моя машина несла смерть врагу. Дорогие мои, берегите, изучайте наши машины, сумейте вовремя исправить. Любите их так, как любила я когда-то свой самолет. Я получаю сотни писем от бойцов. Они пишут мне о своих боевых делах, о своих думках. Пишите и вы мне, как овладеете оружием. Если вы еще в запасной части, пишите о своих успехах в боевой и политической подготовке, если уже воюете — докладывайте, как бьете проклятых из наших автоматов».

Прочитав письмо, Олесь решил начистоту поговорить с замполитом роты. После ужина он увидел его около штабной землянки и сказал сдавленным от волнения голосом:

— Товарищ лейтенант, пора исправлять ошибку. Я больше не могу так.

— Какую ошибку? — не понял Ивушкин.

— Ну насчет автомата. Вы же мне его по ошибке дали. Чего зря волынку тянуть? Сегодня получил от нее письмо. Просит написать про успехи. А что я ей напишу?

— Письмо получили? — обрадовался Ивушкин. — Это очень хорошо. Пойдемте в мою землянку. Все ушли в кино. Вот мы с вами и почитаем, что она пишет. Да еще песню с вами споем.

— Мне теперь не до песен.

— Что вы так приуныли? — Лейтенант поднял к небу глаза, как-то приятно прищурился и с удивительным наслаждением воскликнул: — А погодка-то, погодка какая! Чуете ли вы весну, красноармеец Габай? Неужели не чувствуете?

Над военным городком спускались сумерки. Чуть-чуть подмораживало. С крыши штабного автобуса падали редкие капли, точно старались разбудить дремавшую землю.

Минут пять спустя они уже были в землянке лейтенанта. Олесь с интересом рассматривал стоявшие на этажерке книги, висевшие на стене карты. Узнал, что замполит, оказывается, сегодня тоже получил письмо от заводских девчат — подруг летчицы.

Лейтенант снял китель, сел на табуретку. На нем была майка, такая же голубая, как его глаза. На лоб спадали светлые волосы, расчесанные на косой пробор. Быстро прочитав письмо, Ивушкин весело воскликнул:

— Великолепное письмо! Молодец летчица!

— Письмо-то хорошее, да что на него мне отвечать? — сказал, запинаясь, Олесь. — Про боевую и политическую подготовку спрашивает. Одним словом, подвел я вас. Надо завтра же передавать автомат Гудову.

— Да, Гудову есть что рассказать и про боевую и про политическую. Круглый отличник! Не то что некоторые… Но как же нам поправить дело? Отобрать у вас автомат и передать Гудову? Но что же мы летчице скажем? Напишем, что вначале ее автомат попал в руки одному разгильдяю, а потом мы его передали достойному воину? Это же не годится. Что же на заводе подумают про наш полк? Нет, тут надо придумать что-то другое. У вас теперь один выход — догонять Гудова.

— Легко сказать…

— Что? Не осилите? Мне кажется, что у вас вся беда в том, что вы никак не можете осознать, где вы служите. Вы же связист, а связь — всему голова. Без связи невозможно выиграть ни одного боя. Если полк — это богатырь, то связь — его нервы. Вам приходилось видеть человека, у которого не действует рука? Рука как рука: мускулы, пальцы, — все на своем месте, а не действует, висит вот так плетью. В чем причина? Нерв испорчен, связи нет. Любой богатырь без связи немощь, инвалид.

Лейтенант помолчал, посмотрел на потемневшее окно и как бы про себя сказал:

— Вы слышали о подвиге сталинградского связиста Дубова? В бою он получил задание восстановить порванную связь. Тяжело раненный осколком снаряда, он истекал кровью. Но, умирая, сжал зубами концы провода и восстановил связь. Помог выиграть бой.

Ивушкин помолчал, прошелся по землянке и, остановившись напротив Габая, сказал:

— Вы говорите, я ошибся в вас, дал промашку. А может быть, вы ошибаетесь в себе, не верите в свои силы. Вы думаете, все герои и отличники учебы — люди из особого теста, недосягаемые для простых смертных? Ничего подобного. Они такие же, как все. Только у них упорства да старания побольше.

Они проговорили до вечерней поверки. Прощаясь с Габаем, лейтенант сказал:

— Скоро у нас будут ответственные учения. Порадуйте летчицу и докажите, что я не ошибся в вас. Тогда отпадет надобность отбирать у вас автомат и передавать его Гудову.

Быстро бежало время. Подошла пора учений. Всю неделю стояла хорошая погода. А потом вдруг подул ветер, погнал по полю серые клубки перекати-поля. Частые стремительные струйки дождя с шипением пронеслись по взъерошенной придорожной траве и пошли, пошли игристыми волнами в мутную даль, к Оленьему Рогу.

Капитан Дроботов быстро вошел в палатку и, сдвинув на затылок капюшон, с которого ручьями стекала вода, проговорил:

— Нужна еще одна линия связи к Оленьему Рогу. Красноармеец Габай, назначаю вас начальником направления.

Наступила тишина. Капитан оглядел вставшего перед ним сероглазого веснушчатого солдата, перевел взгляд на лейтенанта Ивушкина, точно спрашивая его, не рано ли он дает связисту столь ответственное задание.

— О выполнении доложить мне в пятнадцать ноль-ноль, — уже на ходу сказал капитан старшине и пошел вместе с лейтенантом к сопке, где его ждал мотоцикл.