На взлёте - [21]

Несокрушимость нашего строя, нашей армии, воля наших людей к победе проявлялись с самого начала войны. А в ноябре 1941 года все это достигло своей кульминации. Зря старался Геббельс, уверяя мир, что Москва уже брошена на произвол судьбы, что она уже не столица государства и вся находится в плену мороза и голода. Эти бредни окончательно развеял традиционный парад войск на Красной площади в честь 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Как всегда, перед Мавзолеем Ленина прошли танки, артиллерия, стрелковые части, конница, а с трибуны звучал спокойный голос Верховного Главнокомандующего. И мир, а заодно с ним вся наша действующая армия вздохнули с облегчением: нет, Москва остается Москвой, врагу не видать ее!

15 ноября немецко-фашистское командование предприняло второе генеральное наступление, намереваясь мощными охватывающими ударами разгромить советские войска, оборонявшие столицу. Особенно ожесточенные бои развернулись на правом крыле Западного фронта. К 23 ноября немцы взяли Клин и устремились на Дмитров и Солнечногорск.

Наш полк действовал как раз на этом направлении. Группа истребителей во главе с комиссаром эскадрильи Иваном Бедриным вылетела вместе с бомбардировщиками Полбина в район Клина. Пе-2 обрушились на скопление вражеских войск. В это время появились "меесершмитты". Завязался воздушный бой. Немцы потеряли в нем три самолета. Но и мы не избежали потерь. Вот избитый пошел на снижение самолет Макарова. Долгушин последовал за ним, стараясь прикрыть товарища от новых атак "мессершмиттов". Мы-то уже знали, что немецкие летчики предпочитают добивать поврежденные самолеты и расстреливать экипаж при попытках спастись на парашютах.

Памятуя о последнем, Макаров не спешил покинуть свой истребитель. Он направился на хорошо знакомый нам полевой аэродром под Клином, куда еще не успела перебазироваться вражеская авиация.

Долгушин сделал над аэродромом несколько кругов. Проследил за посадкой Макарова, за тем, в каком состоянии тот выберется из кабины. Все, казалось, обошлось благополучно. Но к аэродрому уже мчались две автомашины с гитлеровцами. Сверху они хорошо были видны Долгушину, а Макаров пока даже не подозревает о приближающейся опасности. Как его предупредить?

У Долгушина мелькнула дерзкая мысль: а что, если тоже сесть на аэродром и попытаться забрать Макарова? Он может разместиться за бронеспинкой.

И вот второй наш истребитель решительно идет на посадку. Макаров, поняв намерение товарища, бросается к только что приземлившемуся самолету и забирается в него. На окраине аэродрома, уже гремят торопливые очереди автоматчиков. Но они явно запоздали: самолет поднялся в воздух...

Можно много говорить о фронтовой дружбе, о боевом товариществе. Однако слова, даже самые яркие, легко забываются. Благородный же поступок Сергея Долгушина не забудется никогда.

Немецкие летчики на такое не были способны. Мне не раз доводилось видеть, как при обострении обстановки в воздухе они бросались врассыпную, думая лишь о спасении собственной шкуры. Никто не приходил на выручку товарищу, если это было сопряжено с риском для собственной жизни. Когда подбивали немецкий самолет и летчик был убежден, что за линию фронта ему не перетянуть, он тотчас же выбрасывался с парашютом. Совсем иначе поступали наши. Они покидали машину лишь в исключительных случаях, когда не было ни малейшей возможности посадить ее. Их не пугало, что внизу территория, занятая противником. Они не сомневались, что боевые друзья не оставят их в беде. А если помощь по каким-либо причинам запаздывала, то пытались самостоятельно устранить неисправность и взлететь. В крайнем же случае уничтожали поврежденный самолет и по земле при содействии партизан или местного населения пробирались к своим через линию фронта.

Бережное отношение летчиков к боевым машинам как бы дополняло усилия нашей авиационной промышленности. И уже в ноябре 1941 года мы стали постепенно завоевывать господство в подмосковном небе, что, разумеется, наложило определенный отпечаток и на характер боевой деятельности советской авиации. Разнообразнее стали решаемые ею задачи, массированнее и мощнее удары по врагу.

В летние месяцы по вражеским аэродромам действовали, как правило, лишь бомбардировщики да штурмовики. Что касается истребителей, то у них и без того круг обязанностей был очень обширен - прикрытие наземных войск, сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков, ведение разведки наземного противника. Многие командиры считали, что штурмовка аэродромов истребителями малоэффективна и что все их усилия следует направлять на борьбу с авиацией противника только в воздухе.

Не позволяла разнообразить задачи авиации и нехватка самолетов вообще, а новых - в особенности. К осени же положение изменилось. Под Москвой были сосредоточены, в частности, значительные силы истребителей. Многие из них имели на вооружении пушки и реактивные снаряды. А это повышало эффективность ударов по наземным целям.

Однажды Иван Александрович Бедрин, вернувшись с задания на разведку, доложил, что на хорошо известном нам полевом аэродроме под Клином садятся немецкие самолеты. Командир полка Хлусович немедленно связался со штабом дивизии, рассчитывая, что по скоплению вражеской авиации нанесут удар наши бомбардировщики. Но те оказались уже задействованными на выполнение других задач.