На всех фронтах - [8]

У полковника от долгой бессонницы побелели скулы, покрылись сероватым налетом. Под глазами таился синеватый сумрак. Губы потрескались. Но лицо, загорелое, словно тронутое копотью, было тщательно выбрито. На диагоналевой гимнастерке белел свежий подворотничок.

Лейтенанта Гудзя, пожалуй, больше всего поразили глаза полковника. Добрые, ласковые и, как показалось, всевидящие. Они-то, глаза комдива, вселяли уверенность, что там, где работает тридцать вторая танковая, фашистам будет смерть.

На служебном совещании, которое проводил комдив, было много молодых командиров. Их учили войну вести на территории противника. Кое-кто еще три дня назад, считая богатые трофеи, поговаривал, что войну скоро будем кончать в Берлине. При этом повторяли слова Ворошилова: «За зуб — зуб, за два — скулу». Климент Ефремович любил афоризмы. В войсках они приживались удивительно легко.

— Перед нами Львов, — сказал он командирам. — Через Львов проходит единственная дорога на восток. Но Львов, как вам уже известно, в руках у немцев. Поэтому я собрал вас посоветоваться.

Комдив дал возможность высказаться командирам полков, потом заключил:

— Будем прорываться через Львов. Вечером выступаем. Походный порядок следующий…

В авангарде, по замыслу командира дивизии, был 63-й танковый полк.

Первой направлялась колонна танков с десантом, затем — колонна управления, часть тыла, в замыкании — мощная танковая группировка. Такой порядок являлся, пожалуй, оптимальным. Танки КВ и Т-34 должны ошеломить противника, и, пока он организует сопротивление, рассчитывая отрезать тылы, встретит бронированную лавину.

Перед офицерами висела крупномасштабная карта Львова, или, как ее называли, пятитысячная, по существу, план города. Павел Гудзь, вглядываясь в серые квадраты кварталов и зеленые пятна скверов, успел найти Стрыйский парк, покинутые почти неделю назад казармы дивизии. Неправдоподобной была мысль, что там уже фашисты.

Комдив называл маршруты, по которым проследуют полки. Узкие, вымощенные камнем средневековые улочки могли свободно пропускать разве что конных рыцарей, а тут — танки.

— Три танка слева, три танка справа…

Это боковое охранение.

— Головной отряд возглавляет лейтенант Гудзь.

Павел рывком поднялся:

— Есть.

— За вами следует Хорин.

— Есть, — поднялся комбат.

Все стало предельно ясным: первым врывается во Львов взвод управления, то есть головной отряд. Это будет запевка прорыва…

Утро следующего дня наступало медленно. Дивизия затаилась. А небо уже коптили «фокке-вульфы», самолеты-разведчики, они то забирались далеко ввысь, то почти на бреющем проносились над полями и рощами. Слышно было, как за грядой холмов немцы бомбили обширные лесные массивы, из которых вчера ушли наши войска.

Батальоны и полки выстроились в походные колонны. На предельной скорости по ровному, как лента, шоссе машины устремились к городу. За поворотом головной отряд наскочил на длинный обоз из армейских пароконных повозок.

Немцы, разомлевшие от зноя, в расстегнутых кителях, лежали на мешках, беспечно смотрели на приближающиеся сзади танки… Потом были колонны грузовых машин. Грузовики не успевали сворачивать в кюветы. И вот замелькали первые пригородные домики. На перекрестках уже висели немецкие указатели.

Поворот, еще поворот… Навстречу бежали столетние дубы Стрыйского парка. У самой дороги, на широкой площадке, где недавно по вечерам звенела медь духового оркестра, застыла огромная толпа людей. Перед толпой на открытой трибуне стояло несколько человек. Они были в сапогах, в галифе и почему-то в вышитых украинских сорочках.

Лейтенант Гудзь догадался: митинг. Танки быстро приближались к трибуне. С недоумением люди смотрели на них, видимо, ничего не понимая. В лучах заходящего солнца трудно было определить, чьи машины: советские или немецкие.

Те, кто находился на трибуне, все же определили. Их, в вышитых украинских сорочках, с трибуны сорвало как бурей. И еще лейтенант успел заметить, как меж толстых деревьев бежали солдаты в черных мундирах.

Вдогонку эсэсовцам ударил пулемет. Столетние дубы приняли на себя первые пули. Очередь пулемета послужила толпе командой. Люди не в пример эсэсовцам побежали не в лес, а к дороге. Лица людей излучали неожиданную радость.

А танки, высекая из брусчатки искры, вливались в древний город как лавина. Осталось сзади чернеющее окнами здание оперного театра. Стрельба усиливалась. Немцы пытались сопротивляться. Торопливо бил пулемет из смотрового окна собора святого Юра.

Свинцовый ливень поливал танковые роты. На танках были пехотинцы. Огнем из автоматов, не давая немцам высунуть голову, они секли окна и балконы.

— На соборе Юра цель. Пулемет. Подавить, — радировал Гудзь.

Его слушали все командиры танков. Струи трассирующих пуль, образуя реку огня, засыпали стены собора. Осталось справа разрушенное бомбами здание железнодорожного вокзала.

Лейтенант Гудзь вспомнил, как недавно дежурный по комендатуре объяснял ему дорогу в расположение тридцать второй танковой дивизии. Теперь в свете мигающего пламени тридцать вторая пробивалась сквозь занятый врагом город. Рев дизелей, торопливый стук пулеметов сотрясали старинные каменные дома.