На войне под наполеоновским орлом - [36]
Вскоре после нашего прибытия в Минск оба «человека чести» — Норманн и Лодон — перешли на службу в немецкий легион{282}. Великолепный кафедральный собор в Минске. Ожесточение минских евреев против французов.
28-го в Смилевице, 5 миль.
30-го в Гумен, 3 мили.
Октябрь 1813.
1-го дневка.
2-го марш.
3-го в Свислочь, 8 миль.
4-го дневка.
5-го через [р.] Свислочь.
6-го в Бобруйск, 7 миль.
Бобруйск — заложенная всего 5 лет назад крепость на Березине. Фельдшер Дертингер{283}. В Бобруйске стоят две пушки, взятые русскими у вюртембержцев в деле под Койдоново{284}, в 5 милях от Минска.
7-го через Березину.
8-го в Поболова, 6 1/2 миль.
12-го через Дриссу в Рохачев на Днепре. 3 мили. Как евреи выказывали враждебные нам настроения.
13-го через [р.] Днепр.
15-го в Шчерски, 10 миль.
16-го в Шапатович, 2 1/2 мили.
17-го дневка.
18-го марш. (Бравый дворянин).
19-го через Гумель, переправа через [р.] Зор в Белицу, 7 миль.
20-го в деревню, 3 мили, последняя квартира в русской Польше{285}.
21-го дневка.
22-го в Добрянку, 3 мили. Большая, хорошо выстроенная, населенная старыми русскими пограничная деревня{286}. Начало Черниговской губернии. Настроения этих старых русских против французов и их союзников.
23-го дневка.
24-го марш 4 мили.
25-го дневка.
26-го марш 4 мили.
27-го марш 1 милю.
28-го через Чернигов. 2 мили в деревню, в 3 верстах от Чернигова, где мы были расквартированы совершенно безобразно. Русский семейный праздник. Ряженые. Сватовство.
Ноябрь 1813.
10 ноября, когда ранним утром несколько пьяных вооруженных дубинами крестьян выгнали нас из нашего великолепного убежища, дало нам возможность познакомиться с тем, как русские блюдут справедливость.
В Чернигове мы встретили много соотечественников: полковой врач Поммер{287}, кригс-комиссар Келлер{288}, курьер Ланг, фельдшеры Бопп и Мауц{289}. В начале этого месяца пришел приказ отослать баварцев домой{290}. Это заставило нас предположить, что скоро придет и наш черед, и хотя мы пытались растолковать это губернатору{291} и коллежскому асессору Боголюбову{292}, но почти все без толку. С большим трудом мы все же добились, что было обещано не отправлять нас дальше.
По великодушию императора Александра каждому пленному офицеру была предназначена сумма в 100 рублей ассигнациями для зимней одежды. Его чиновники долго медлили с выплатой нам этих денег, но в конце концов их все же удалось подвигнуть к этому. Выселенные деревенскими жителями, мы были перед выбором: стоять биваком или снимать за свои деньги жилище. Мы выбрали последнее и платили за жилье и дрова каждый ежедневно по
7 крейцеров. Итак, оставалось еще 7 крейцеров, из которых надо было оплачивать еду, стирку и по меньшей мере починку платья. Баварские офицеры: лейтенанты Альбрехт из шеволежерского полка Лейнингена, де ля Пе из Инсбрука, Пфафф из Дармштадта, Крепон{293} на вестфальской службе.
Декабрь 1813.
4-го числа этого месяца наконец пришел приказ отослать вюртембержцев и прочих немцев домой{294}. Но губернатор был не настолько любезен, чтобы довести это до нашего сведения. Мы узнали о нем лишь через четвертые и пятые руки, с нами по-прежнему обращались как с пленными — как с русскими пленными. С подготовкой нашего отъезда не торопились. По меньшей мере 2—3 раза в неделю мы просили губернатора ускорить наше выступление. Он всегда обещал это на словах — Savtro или poslisavtro но ничего так и не происходило. От коллежского асессора Боголюбова мы постоянно слышали: списки еще не готовы. Капитан полиции Калинский, который должен был нам выплачивать жалованье, но чей кошелек чувствовал себя тем лучше, чем дольше нас задерживали, также не торопился отсылать нас.
Январь 1814.
В начале нового года пришел повторный приказ губернатору отослать нас, о чем он нам сам чистосердечно рассказал. 13-го для нашего сопровождения или, скорее, для нашей транспортировки был назначен пеший офицер из крестьянских казаков (крестовых крестьян/Kreuz-Bauern){295}. Капитан полиции Калинский, с которым мы в последнее время расстались не в самых лучших отношениях, одолжил нас тем, что обрисовал нас полудикому ополченцу как грубых и буйных людей. Губернатор также считал нас грубиянами и совсем не мог понять, почему мы так настаиваем на нашем отъезде, когда (по его мнению) мы могли бы прекрасно жить в Чернигове.
18 или, по старому стилю, 6 января, на празднике трех королей{296}, мы еще увидели один из самых больших праздников греческой церкви, а именно водоосвящение{297}. 19-го мы наконец вышли из Чернигова до Раище, 16 верст.
20-го мы сошли с большого тракта на боковую дорогу через Речице в сторону Бобруйска и достигли в этот день Рипки, 24 версты.
