На войне как на войне (сборник) - [19]
Могилкин подбежал к нему, сел на корточки и, заглядывая в лицо, ехидно спросил:
— Зачем тогда в армию пошел?
— Армия одно, а война совсем другое, — невозмутимо отвечал Добрянский.
Могилкин встал, подбоченился, выставил ногу и покачал носком сапога.
— Вот что я тебе скажу, Добрянский, баптист ты или… — Могилкин выдавил довольно-таки резкое словечко. — А Родину защищать обязан!
Добрянский прищурился:
— Родину, говоришь? А ты знаешь, что такое родина?
— Знаю!
— Что же это за штука? — ядовито спросил Добрянский.
— Родина это — во! — Могилкин широко развел руки, описал большой круг и покосился на Добрянского. Тот ухмылялся. — Ты надо мной не смейся, баптист. Я не знаю, как это по-ученому выразиться, потому что четыре класса и пятый коридор в школе прошел. Я тебе по-своему, по-простецкому скажу. Родина — это моя деревня Петушиха. Мой дом в три окна под соломенной крышей, овин, около овина береза, из которой я гнал соковку. Родина — это…
Вдохновенную речь Могилкина оборвал треск немецкого автомата у самого входа в котельную.
Долго и тяжело громыхали по каменным ступеням сапоги, и долго скрипел в заржавленном замке ключ. Вернулись четверо. Пятого только что расстреляли прямо у котельной. За кусок колбасы.
— Мы таскали раненых, — рассказывал сержант Никитин, — на втором этаже школы в коридоре стоял стол. На этом столе резали колбасу. Мы туда и обратно, и все мимо этого стола. Я с Гущиным на пару таскал. Я его предупреждал. Не сдержал себя парень. На глазах у немца схватил колбасу — и в карман. Немец с минуту смотрел на него как обалделый. Потом поднял шум. Прибежал белобрысый офицерик, посмеялся, что-то сказал нашему охраннику. И даже колбасу не отобрали. Я думал, что на этом все и кончилось. Я даже зауважал этого офицера. Мы перетаскали раненых, и нас повели в котельную. У входа в котельную немец нас остановил, построил, потом вывел Гущина и приказал ему есть колбасу. Приказывает, а сам улыбается. Я даже не заметил, когда немец автомат поднял.
— А он и не поднимал. Как держал у живота, так и стрелял, — сказал Левцов. — В общем, с колбасой во рту отбыл рядовой Гущин, как говорят, в лучший мир.
Это убийство потрясло Богдана. Да и не только его. Лицо у Могилкина посерело, нос еще больше заострился. Гармонщиков смотрел в одну точку. Добрянского трясло от страха.
— Дурак этот Гущин. — Левцов мрачно усмехнулся. — На вшивой колбасе засыпался, а я вот, — он вытащил из голенища сапога пистолет, подкинул его, поймал, — «вальтер». Удобная штучка, аккуратная. Офицерский. Волокли мы с Гармонщиковым офицера. Здоровый офицер, жиру в нем пудов пять. Вся морда в бинтах, один нос торчит, а на боку кобура.
— Когда же ты успел? — изумился Гармонщиков.
Левцов, ухмыляясь, ласково погладил пистолет.
— Руки у меня такие. Мамаша очень восхищалась ими. Помню, посмотрит, бывало, на мои руки и скажет: «Отрубить их мало».
— А ты понимаешь, чем ты рисковал? — спросил Никитин. — Ты рисковал нашими головами.
— В первую очередь я рисковал собственной головой, товарищ сержант, — сухо ответил Левцов. — А во-вторых, я неудобно чувствую себя без оружия. Мне все время кажется, как будто мне чего-то не хватает. И настроение у меня от этого скверное.
Сократилин отлично понимал, что, если бы Левцов засыпался, их бы всех расстреляли. Но все же он не мог не восхититься дерзостью Левцова. И упрекать теперь его было не только бессмысленно, но и грешно. Ведь он достал оружие! Все облегченно, вздохнули и почувствовали себя уверенней, и гибель Гущина отошла на задний план. На передний опять выступил побег. Если раньше кое-кто и сомневался в разумности побега, теперь не было таких. Даже баптист Добрянский заявил, что он тоже здесь не останется. Бежать решили, как только стемнеет. Все теперь зависело от того, будет ли выставлен часовой и сможет ли пролезть в дыру Могилкин. Желание вырваться на волю было настолько сильным, что в крайнем случае решили взломать дверь. Много возлагали надежд и на подход наших войск.
Никитин сообщил Сократилину, что, когда они таскали раненых, орудийный гул не затихал ни на минуту, что школу битком завалили ранеными.
— Видимо, крепенько всыпали им под Кедайняем.
— Откуда ты знаешь, что под Кедайняем? — спросил Богдан.
— Раненые все лопотали: «Кедайняй, Кедайняй…» А сколько войск уже прошло через село. Без конца, колонна за колонной: машины, танки, пушки…
— А здесь, в этой душегубке, ни черта не слышно, — пожаловался Сократилин.
— Окно слишком маленькое, да и под потолком — пояснил сержант Никитин.
Вечерело. В окошко виднелся розовый клочок неба. Даже потолок и противоположная стена порозовели. Пленных мучил голод, Сократилина — жажда. Левцов метался по котельной, обнюхивал углы, даже заглянул в топку. За ним как тень ходил Могилкин.
— А все-таки они думают нас кормить в конце концов? — возмутился Гармонщиков. — Пусть мы в их глазах животные, свиньи, но ведь свиньи тоже жрать хочут?
Клок неба под потолком погас, и в котельной стало совсем темно. Могилкин лег на цементный пол, свернулся калачиком.
Ужин принесли тогда, когда уже никто не надеялся. Принесли в ведре объедки и оскребки: хлеба, каши, макарон и даже колбасы с сыром. Все это было полито водой и смешано. Делил еду Левцов. Он раскладывал ее руками в подставленные пилотки. Сократилин отказался. Его мучила жажда.
Имя В. Курочкина, одного из самых самобытных представителей писателей военного поколения, хорошо известно читателю по пронзительной повести «На войне как на войне», в которой автору, и самому воевавшему, удалось показать житейскую обыденность военной действительности и органично существующий в ней истинный героизм. Перу писателя присущ подлинный психологизм, лаконизм и точность выражения мысли, умение создавать образы живых людей. В книгу вошли повести о буднях на фронте в годы Великой Отечественной войны и советской мирной действительности, достоверно и без привычных умолчаний запечатлевшие атмосферу и характеры тех лет.
Среди бумаг Виктора Курочкина имеется автобиографическая рукопись, озаглавленная «Товарищи офицеры». Над нею писатель работал в конце 1965 года. Эти наброски свидетельствуют о том, как трудно автор «На войне как на войне» расставался с героями повести.
Виктор Курочкин – далеко не самое известное лицо в русской послевоенной литературе, однако закономерно, что в последние десятилетия проза «литературных лейтенантов» стала вытеснять масштабные полотна «литературных генералов», обращая взгляд читателя к главному герою великой русской прозы – «маленькому человеку». Эта «негромкая» проза и сегодня переворачивает душу.Предлагаемая вниманию читателей повесть «Последняя весна», датированная 1962 годом, печатается по изданию: Виктор Курочкин. Повести и рассказы (Л., 1978).
Повесть «Записки народного судьи Семена Бузыкина», давшая название сборнику, была написана в 1962 году, но полностью публикуется впервые. В. А. Курочкин (1923–1976) в начале 50-х годов служил народным судьей в Новгородской области, и в основе произведения — материалы реальной судейской практики. В повести поставлены острые социальные проблемы, не потерявшие своей актуальности и сегодня. В сборник также вошли повести «Заколоченный дом», «Последняя весна» и рассказы, рожденные впечатлениями от встреч с жителями деревень средней полосы России.
Рассказ о киноактере и его собаке, искалеченных жизнью, и о том, что так ли важны в жизни внешность и слава, почет и признание, таланты и поклонники.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге повествуется о юных польских патриотах, которые в годы второй мировой войны сражались в партизанских отрядах, подразделениях Войска Польского и Советской Армии против гитлеровских захватчиков. Рассказы по своему содержанию документальны, в них описаны действительные события, раскрывается тема пролетарского интернационализма, боевой дружбы советского и польского народов в борьбе против общего врага. Сборник предназначается для массового читателя.
Книга написана по воспоминаниям полковника царской, впоследствии советской армии, потомственного донского казака Герасима Владимировича Деменева (фамилия изменена), посвятившего свою жизнь служению и защите Отечества. В судьбе этого русского офицера отразилась история России начала и середины XX века. Главный герой сражался на полях Русско-японской войны 1904–1905 годов, Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн, был награжден многими орденами и медалями царской России и советского правительства.
15 февраля 1989 г. последний советский солдат покинул территорию Демократической республики Афганистан. Десятилетняя Афганская война закончилась… Но и сейчас, по прошествии 30 лет, история этой войны покрыта белыми пятнами, одно из которых — участие в ней советских пограничников. Сам факт участия «зелёных фуражек» в той, ныне уже подзабытой войне, тщательно скрывался руководством Комитета государственной безопасности и лишь относительно недавно очевидцы тех событий стали делиться воспоминаниями. В этой книге вы не встретите подробного исторического анализа и статистических выкладок, комментариев маститых политологов и видных политиков.
События, описанные автором в настоящей повести, относятся к одной из героических страниц борьбы польского народа против гитлеровской агрессии. 1 сентября 1939 г., в день нападения фашистской Германии на Польшу, первыми приняли на себя удар гитлеровских полчищ защитники гарнизона на полуострове Вестерплятте в районе Гданьского порта. Сто пятьдесят часов, семь дней, с 1 по 7 сентября, мужественно сражались сто восемьдесят два польских воина против вооруженного до зубов врага. Все участники обороны Вестерплятте, погибшие и оставшиеся в живых, удостоены высшей военной награды Польши — ордена Виртути Милитари. Повесть написана увлекательно и представляет интерес для широкого круга читателей.
Книга представляет собой сборник воспоминаний. Авторы, представленные в этой книге, родились в 30-е годы прошлого века. Независимо от того, жили ли они в Советском Союзе, позднее в России, или в ГДР, позднее в ФРГ, их всех объединяет общая судьба. В детстве они пережили лишения и ужасы войны – потерю близких, голод, эвакуацию, изгнание, а в зрелом возрасте – не только кардинальное изменение общественно-политического строя, но и исчезновение государств, в которых они жили. И теперь с высоты своего возраста авторы не только вспоминают события нелегкой жизни, но и дают им оценку в надежде, что у последующих поколений не будет военного детства, а перемены будут вести только к благополучию.
Повесть о последнем героическом защитнике Брестской крепости — лейтенанте Плужникове. Путь, пройденный им и его сверстниками, — это путь формирования личного человеческого и национального достоинства, которое вынуждает врага отдавать честь мальчишке, заявляющему: «Я - русский солдат!».
У крестьянского сына Василия Егорова, приехавшего в Москву в начале XX века, и его жены Солоши было одиннадцать детей. Остались только три дочери, старшая из которых родилась в 1917 году. О судьбах этих трех красавиц – москвичек и рассказывает новый роман известного мастера отечественной остросюжетной прозы Валерия Поволяева. В книгу также включена повесть «Утром пришел садовник», которая издается впервые.
Борис Васильев — в семнадцать лет, сразу после окончания девятого класса, добровольцем ушедший на фронт, — знаменитый российский писатель и драматург. В этот сборник его военной прозы вошли повесть «Завтра была война», киноповести «Аты -баты, шли солдаты» и «Офицеры». .
Роман посвящен отважной борьбе наших чекистов против действовавшей в осажденном городе фашистской агентуры. Их победа во многом способствовала успешному прорыву блокады Ленинграда.