На волосок от гибели - [36]

Мия окунулась и принялась губкой тереть себе спину.

— Скоро наступят холода. Нужно вымыться как следует, пока вода теплая.

— Думаю, у Мано на Вершине ванна находится в доме, под крышей, — мечтательно проговорила Мая.

— И пока он в ней сидит, служанки трут ему спину, а слуги выливают на голову тазы горячей воды, — со смехом подхватила Мия.

Они любили эту игру. Им нравилось представлять себе роскошь, окружающую брата.

У них в семье хвастунов нет. Если уж Мано пишет о своем успехе так восторженно, значит, в действительности его жизнь похожа на сказку. Он рассказывал, что у него два дома, а на самом деле их по крайней мере четыре. Признавался, что купил себе сто семь пар ботинок, стало быть, их у него не меньше тысячи.

— Жаль, что мы не можем ответить ему. Он все время забывает указать обратный адрес, — сказала старшая из сестер.

— Мне бы так хотелось написать ему о Лексе, — отозвалась младшая.

Лекс был единственным сыном их ближайших соседей Ольмеков.

Он с живейшим интересом следил за тем, как Мано покоряет Вершину. И теперь мечтал, что сам добьется того же. А потом заберет с собой Мию, младшую дочь Ассельдоров.

Мия и Лекс любили друг друга вот уже полтора года. Они позволяли себе лишь держаться за руки во время прогулок, но и от такой невинной вольности у обоих кружилась голова. По правде сказать, в Лекса, красавца с ласковым чарующим взглядом, влюбиться было немудрено. Да и Мия, рыжая, белокожая, круглолицая, будто полная луна, похожая на облако, растрепавшееся на ветру, радовала взгляд. Прекрасная пара, двое детей, выросших на свободе, в глуши, вдали от современной цивилизации.

Лекс еще не рассказывал родителям о своих планах на будущее, ни о невесте, ни о торговом предприятии на Вершине. Ольмеки надеялись, что их сын продолжит семейное дело: у них была мельница, моловшая лучшую муку из листьев на Нижних Ветвях.

— Мано мог бы уговорить Ольмеков отпустить сына.

— Пожалуй, — согласилась Мая.

Мия посмотрела на сестру, которая не уступала ей яркостью и красотой.

— Любовь — удивительное и странное чувство. Почему именно я полюбила Лекса, а не ты? Внезапно двое замечают друг друга: Лекс — Мию, Мия — Лекса, — и все остальные перестают для них существовать.

— Да, — прошептала Мая.

Она отлично понимала сестру. Внезапно ты замечаешь его… И все остальные перестают для тебя существовать.

Мая уже пять лет сходила с ума по Лексу, но не решалась никому об этом сказать. Только не Мие! Только не Лексу! Раньше она раздумывала, как начать этот важный разговор. «Знаешь, Лекс, я уже давно…». Или: «Лекс, я хочу тебе сказать…». «Лекс, что бы ты ответил, если…»

Полтора года назад ее младшая сестра завоевала прекрасного Лекса мгновенно — простодушно, без колебаний и сомнений, доверившись своему сердцу. И, должно быть, не произнесла ни слова — просто взяла его за руку.

Мая на нее не сердилась и на Лекса не обижалась. Она винила саму себя, хотя было слишком поздно. Теперь в Девичьей Купальне Мия будет говорить о нем не переставая — будто бы Мая не знала, какой он ласковый, добрый, красивый, сильный… Мая, которая заметила Лекса раньше сестры и целых пять лет ночей не спала, думая о нем!

Ей захотелось сменить тему разговора, и она весело воскликнула:

— Когда Мано вернется, мы его не узнаем!

— Ты права, — проговорила погруженная в сладостные мечты Мия.

Они завернулись в небесно-голубые полотенца и побежали домой. В тот день заметно похолодало, ведь наступил октябрь. Сестры дрожали в мокрых полотенцах. В очаге большой комнаты со сводчатым потолком уже развели огонь. Они радостно бросились к нему и замерли, пораженные.

Несмотря на ранний час, никто не спал. Родители и братья стояли неподвижно, будто персонажи живых картин.

Мама держала кипящий чайник. Позади нее прислонились к стене братья. Отец встал у окна, и его высокая фигура против света казалась черной. У огня грелся еще кто-то, завернутый в одеяло. Он держал в руках чашку с горячим питьем, и пар застилал его лицо.

— Это я, Мано.

Девушки сперва отшатнулись. Под низкими сводами повисла тишина. Мия первая приблизилась к брату.

— Мано, неужели…

— Я виноват, простите меня…

На столике возле окна лежал большой альбом, куда госпожа Ассельдор бережно подклеивала все письма сына. На обложке было написано: «Мано на Вершине». Словно заглавие романа.

Перед ними сидел автор, собственной персоной, без прикрас, — зябко кутаясь в одеяло, жалкий и оборванный. Все остальное оказалось выдумкой. Как многие авторы, которые в жизни оказываются довольно скучными, он не имел ничего общего со своим блистательным героем.

Отец сказал:

— Мано нас обманывал. Все эти годы он был жертвой собственных заблуждений и вводил в заблуждение свою семью. Не принял ни одного верного решения. Точнее, одно все-таки принял: вернулся домой. Его возвращение не искупит прошлого, но многое изменит к лучшему.

Мано поставил чашку на пол и оперся подбородком на сложенные руки. Это правда. Главное — он вернулся. Все постепенно уладится. Однако отец продолжал говорить, по-прежнему звучно и веско:

— Я считаю, что Мано, когда окрепнет, должен снова от нас уйти.

Все были поражены и с недоумением посмотрели на главу семьи.