На виду у всех - [17]

Шрифт
Интервал

В начале сентября через город потянулись цыганские таборы. Спустя несколько дней стали говорить, что всех цыган убили. Уж очень страшно было поверить, что в XX веке можно убивать женщин и детей за то, что родились цыганами. Кому мешает этот народ, не претендующий ни на власть, ни даже на пядь земли?

Вскоре пришла жуткая весть: в местечке Ганцевичи власти приказали евреям собраться для отправки в гетто, иметь при себе личные документы и вещи весом не более 5 кг. Собравшихся неожиданно окружили местные полицаи, отвели за кладбище и расстреляли. В Ганцевичах жила сестра дедушки Хаима-Эли с дочерью, зятем и внучками-двойняшками. Зять был пекарем, и его сильные руки, уминающие тесто, свидетельствовали о передающейся по наследству профессии с соответствующей фамилией - Цукерник.

Из города Узда прибежал сосед нашего дедушки. Там повторилось то же, что и в Ганцевичах. Он со взрослой дочерью и сыном спрятались в поленнице дров, поскольку пустили слух, что взрослых немцы заберут на работу. Они видели, как вывели на расстрел нашу бабушку (дедушка умер вскоре после прихода немцев). Беглецы сказали, что Михаил вместе с семьей дяди Мотла успел уйти из Минска до прихода немцев.

Пришел штабной офицер с бельем для стирки. Мама, плача, рассказала ему о расстреле евреев, убийстве ее матери и других родственников. Поняв, о чем идет речь, он покраснел и закричал, что этого не может быть, его соплеменники на это не способны. Немецкое командование старалось, чтобы армейские чины не знали о массовых убийствах евреев. Мы верили, что в случае расстрела евреев в нашем городе к нам в дом, где находится немецкий штаб, убийцы не посмеют зайти. Вскоре пришла весть о расстреле евреев в Клецке и Несвиже, по пути убили евреев деревни Синявка, находившейся на шоссе Брест - Москва.

После похолодания вновь установились теплые дни. Однажды в такой день я сидел на пустыре, наслаждаясь теплом и солнцем. Хотелось ни о чем не думать. Появилась стайка шести-семилетних мальчишек с деревянными ружьями играли в войну. Вскоре они сели в кружок и я услышал:

- Матерей заставляют опуститься на колени, а спереди ставят детей, чтобы убить одной пулей. Это не больно, удар - и больше ничего не чувствуешь.

Мне стало страшно. Ведь эти дети обсуждают, как их будут убивать. Наступила тишина. Мальчишки сидели понурившись, затем, грустные поплелись домой. Они не хотели умирать, хотя взрослые говорили им, что это не больно.

Немецкие власти нашего города потребовали, чтобы евреи сдали золотые вещи. Юденрат развил лихорадочную деятельность. Собрали все, что можно было назвать золотом. Юденрат объявил, что немцы остались довольны, мы откупились, и теперь нам ничто не угрожает. Получив откуп, из города и окрестных деревень ушли воинские части. Не стало немцев и в нашем доме. Зловещая тишина настораживала. На расстрел евреев выгоняют из домов местные полицаи, а они знают, где кто живет. Я решил сделать укрытие под русской печью. В тот день я поднялся пораньше и принялся за дело. Мама жаловалась, что плохо спала. Я оторвался от работы и глянул в окно. По улице метались люди. Кричали, что полицаи и литовцы загоняют евреев в сквер на площади, будут расстреливать. Опоздал! "Схрон" не готов. Надо выбираться из города. Ведь люди куда-то бегут. Быстро одел сестричку, перебежали через улицу. За гумнами - спасительное поле. Но по полю цепью стоят немцы, гонят всех назад. Делаю еще одну попытку прорваться из города. Рядом рынок, в лабиринте киосков и ларьков можно будет спрятаться. Неожиданно сбоку появляются два немца:

- Цурюк!..

Слышу, как сестренка зовет меня. Возвращаюсь туда, но полицаи уже погнали их в центр города. Пересекаю следующую улицу. По полю широкой дугой стоят немцы. Некоторые на поводках держат собак. Они находятся от меня на расстоянии 200-300 метров. Бегу вдоль оцепления, не приближаясь к ним. Наконец достиг улицы, тянувшейся вдоль реки. Здесь, на окраине города, евреи не живут. Пересекаю ближайший двор. Из дома выбегает женщина и осыпает меня проклятиями. За что она меня так? Почему вместо сочувствия столько ненависти? За этой улицей заболоченная пойма, там немцев не должно быть. Слева на расстоянии километра по пойме бегут люди. С моста по беглецам бьют пулеметы, вижу, как эти люди падают. Но меня они не заметят, слишком далеко. Под ногами захлюпала вода. Еще несколько десятков метров и вот спасительная река. Она здесь неширокая, и перебраться вплавь не составит труда, а дальше -густые заросли. Вдруг из прибрежного куста выбежал немец. Короткая очередь из автомата, и трассирующие пули пронеслись мимо.

- Хальт!

Я поднял руки. Немец подошел ближе. Он невысок, немолодой, лицо обросло рыжей щетиной, видно, немцы так загружены "работой", что некогда побриться.

- Ци ты зид, ци ты поляк?

Только теперь до меня дошло, что на еврея я не похож. На мне гимназическая шинель без желтых лат.

- Я, пане, поляк, пришел оттуда, - показываю на виднеющуюся за рекой деревню.

Но немец приказывает идти вперед и выводит меня на улицу. Там стоит молодой знакомый поляк. Немец подзывает его и, указывая на меня, спрашивает:


Рекомендуем почитать
Что мое, что твое

В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.


Черные крылья

История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.


Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.