На вершине все тропы сходятся - [11]

Когда она принималась ораторствовать на эту тему, Уэсли грубо поворачивался к ней спиной и переставал слушать. Один раз, когда она чересчур долго не унималась, он огрызнулся:

— Так что же ты ничего не предпримешь, женщина? Помолилась бы за меня, что ли, как миссис Гринлиф.

— Не люблю, когда мои дети отпускают шуточки насчет религии, — сказала она тогда. — Ходили бы лучше в церковь, могли бы познакомиться с приличными девушками.

Но им бесполезно было что-нибудь говорить. Вот и сейчас, когда она переводила взгляд с одного на другого и видела, что им ни малейшего дела нет до того, что приблудный бык может погубить ее стадо — их стадо, их будущее,— когда она смотрела, как они сидят, один — скрючившись над газетой, другой — откинувшись вместе со стулом назад и обернувшись к ней с идиотской ухмылкой, ей хотелось вскочить, ударить кулаком об стол и закричать: «Погодите, вы еще узнаете! Вы еще узнаете, что такое жизнь, да поздно будет!»

— Мама, — сказал Скофилд, — ты только не волнуйся, но я тебе сейчас открою, чей это бык. — Взгляд его был ехиден. Он опустил ножки стула и встал. Пригнувшись и прикрыв голову руками, на цыпочках прошел к двери, вышел, пятясь, за порог, потянул за собою дверь и просунул голову назад в кухню. — Сказать, детка?

Миссис Май холодно посмотрела на него через плечо.

— Это бык О. Т. и Ю. Т. Гринлифов, вот чей, — сказал Скофилд. — Я вчера заезжал за взносом к их негру, и он сообщил мне, что у них пропал бык.

И, сверкнув преувеличенно широкой улыбкой, он бесшумно исчез.

Уэсли поднял глаза от газеты и захохотал.

Миссис Май снова повернулась к нему. Лицо ее не дрогнуло.

— Я здесь единственный взрослый человек, — произнесла она. Перегнувшись через стол, она потянула к себе газету.— Вам понятно, что тут будет, когда я умру и вы должны будете сами иметь с ним дело? Вам понятно, почему он не знал, чей это бык? Потому что это их бык. Вам понятно, с чем мне приходится мириться? Ведь если бы я не держала его за горло все эти годы, вы бы сами, голубчики, должны были каждое утро в четыре часа доить коров.

Уэсли притянул назад газету и, глядя матери прямо в лицо, вполголоса сказал:

— Даже для спасения твоей души я бы все равно не стал доить никаких коров.

— Как будто я не знаю! — срывающимся голосом воскликнула миссис Май. Она откинулась на спинку стула и вертела в пальцах нож. — О. Т. и Ю. Т. прекрасные мальчики, — проговорила она. — Им бы надо было родиться моими сыновьями. — Мысль эта была так ужасна, что прозрачная стена слез сразу же загородила сидящего перед нею Уэсли. Ей видна была только расплывчатая тень, вдруг воздвигшаяся над столом. — А вам, — крикнула она, — вам бы лучше родиться у той женщины!

Он шел к двери.

— Просто не знаю,— тонким голосом сказала она,— что с вами будет после моей смерти.

— Все-то ты скулишь про свою смерть, — прошипел он с порога. — А на мой взгляд, у тебя лошадиное здоровье.

Она осталась сидеть за столом, прямо держа голову, глядя через окно напротив в неясную серо-зеленую даль. Потом глубоко вздохнула, прищурилась, откинув голову, но вид в окне по-прежнему расплывался водянистым серым пятном.

— Пусть не думают, что я уже умирать собралась, — негромко сказала она, а какой-то голос внутри нее с вызовом добавил: «Когда мне надо будет, тогда и умру!»

Она утерла слезы салфеткой, встала и подошла к окну. За дорогой расстилались два зеленых выгона, на них паслись коровы, а вдали их замыкала черная стена деревьев, зубчатая, как пила, и отстраняла равнодушное небо. Вида пастбищ было довольно, чтобы она успокоилась. В какое бы окно своего дома она ни посмотрела, ей открывалось отражение ее собственного «я». Городские знакомые уверяли, что она — самая замечательная женщина на свете. Поселиться вот так, практически без копейки и без всякого опыта, на какой-то захудалой ферме и добиться успеха!

— Когда все против вас, — говорила она, — и погода, и грязь непролазная, и работник. Ну словно столковались против вас. Тут единственное спасение — это железная рука.

— Глядите все на мамину железную руку! — кричал в таких случаях Скофилд, хватал ее за локоть и поднимал ее руку кверху, и нежная, с голубыми жилками кисть болталась, точно лилия на сломанном стебле. Все неизменно разражались смехом.

В облачном небе над черно-белыми коровами едва заметным светлым пятном проступало солнце. Она перевела взгляд вниз и увидела черную тень, словно обратное отражение этого пятна, передвигающуюся среди коров. Она вскрикнула и выбежала из дому.

Мистер Гринлиф стоял в силосной яме и грузил тачку. Миссис Май подошла к самому краю и посмотрела вниз.

— Я, кажется, сказала, чтобы вы заперли этого быка. Он теперь разгуливает в молочном стаде.

— Нельзя делать два дела зараз, — философски заметил мистер Гринлиф.

— Я сказала, чтобы это было сделано в первую очередь. Он выкатил тачку с пологого конца ямы к сараю, но миссис Май шла за ним по пятам.

— И не думайте, пожалуйста, мистер Гринлиф, — сказала она, — мне отлично известно, чей это бык и почему вы не спешили сообщить мне о его появлении. Пока бык О. Т. и Ю. Т. тут портит мое стадо, пусть, значит, заодно кормится на моих лугах?