На узкой лестнице - [8]

Детей у Раисы Михайловны не было, но это ее мало волновало. Держалась она молодцом, особенно когда перехватывала скорбные жалеющие взгляды многодетных мамаш, живших с нею на одной лестничной площадке. Но это бывало редко, только в тех случаях, когда кто-нибудь из них приходил к ней одалживаться до получки. Раиса Михайловна приглашала в комнату, прямо затаскивала соседку за рукав. Ей хотелось, чтобы та видела, какими красками играют диковинные свечи, как свежи и очаровательны розы в голубом сосуде…

А у соседки, у глупенькой, так и стояло в глазах: ребеночка бы сюда. И Раисе Михайловне хотелось тут же объяснить, что ей, школьной учительнице, детей хватает так, как никому, наверное. Бывают минуты, когда хочется закрыть глаза и убежать от них куда-нибудь подальше. Вот и бежит она домой — отдышаться. При всем при этом удивительно только одно: почему же, когда приходят длинные праздники, Раиса Михайловна начинает маяться, уже на второй день в душе образуется такая скверность, словно ее заочно увольняют с работы.

А Викентий Викентьевич был уже на ближних подступах к дому Раисы Михайловны. Оставалось ему пробежать березовую аллею, обогнуть теннисный корт, и вот тогда бы он мог считать хлопотливый путь оконченным. Рядом с ним, не глядя по сторонам, спешил по своим жилищам трудовой люд. Озабоченное, а то и злое лицо трудового люда было психологу Викентию Викентьевичу и понятно, и близко: он многое знал о их душах, все научные толкования синдромов… А вот Раиса Михайловна ведет себя по-другому — легкомысленно и беззаботно, как не подобало бы вести себя в тридцать пять. Других учит.

Викентий Викентьевич не думал сегодня ехать к ней, но она позвонила к нему на работу — случай из ряда вон — и проинформировала, что четвертый день на больничном.

— С чем и поздравляю, — сказал он, посинев от злости: так поздно было доложено об этом.

Потом он стал выяснять симптомы, но она отмахнулась: а-а, обычное ОРЗ.

— Между прочим, после этих обычных, как выразились вы, оэрзэ людей отвозят в кардиологический центр.

— Что-то не слышала.

— Если не слышали, это еще не значит, что не существует.

— Я по другому делу, Викентий.

Так они и звали друг друга: она его по имени, а он ее еще и по отчеству. Язык не поворачивался сказать просто: Рая. Сначала «выкали» в шутку, а с некоторых пор как прикипело.

— Так вот, Викентий, нужен ваш совет: соседка предлагает взять собачку. Бедняжка потеряла хозяев. Сидит в подъезде.

Викентий Викентьевич разволновался.

— Раиса Михайловна, да погодите, умоляю вас, не порите горячку. Разве такие серьезные вопросы решаются с ходу? Дайте время обдумать. Я приеду сегодня к вам. Только без меня, ради бога, ничего не предпринимайте. Собачка-то хоть какая?

— Соседка говорит, хорошая.

— Я понимаю, а масть? Масть? Ну порода?

— Забыла, но знаете, что-то спортивное. Кажется, гимнаст, нет, наверное, борец.

— Боксер?

— Точно.

— О мама, — закатил глаза Викентий Викентьевич.

Вот такие, значит, были дела. Раиса Михайловна, не сразу сообщив о своей болезни, тем самым щелкнула Викентия Викентьевича по носу: знай, дескать, петушок свой шесток. А Викентий Викентьевич отводит в ее жизни для себя куда более достойное место.

Он уже огибал теннисный корт, когда его внимание привлек незнакомый предмет, лежавший на обочине, у деревянной городьбы. В общем-то, обыкновенная железяка, но было в ней нечто такое, что заставило пробежавшего было мимо Викентия Викентьевича вернуться. После внимательного рассмотрения железяка оказалась симпатичным решетчатым прямоугольником, размером с книгу, и покрыт он был черной эмалью, так и подумалось: какая-то внутренность от холодильника. А что? Прекрасная подставка, допустим, под горячую сковородку. Раисе Михайловне всегда недосуг заниматься подобными пустяками. Должна оценить!

Викентий Викентьевич достал из чемоданчика газету и завернул штуковину. Получился очень аккуратный сверток, как из магазина.

В подъезде Викентий Викентьевич прошелся взглядом по всем закоулкам. Боксера не было…

Сваренная свекла лежала в мойке, а Раиса Михайловна, примостившись рядом на табуретке, склонилась над толстенной книгой. Она хотела, пока стынет свекла, прочитать всего одну страницу. Но втянулась и позабыла обо всем на свете.

Это желание, странное для учительницы литературы с двенадцатилетним стажем — прочитать от начала и до конца «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого, — пришло само по себе, без каких-нибудь там внешних толчков. И переросло желание в потребность, да в такую сильную, что Раиса Михайловна поставила на книжную полку вырезанный из журнала портрет Василия Макаровича Шукшина, которым и закрыла две большие книги. Пусть не смущают! Откуда возьмет школьная учительница столько времени, чтобы осилить их?! Выручило ОРЗ. Как будто свыше угадали ее желание и напустили на бедную женщину вирусы. Температура держалась недолго, и Раиса Михайловна наконец-то стала читать, да с такой страстью, с таким нетерпением, словно школьник под партой, как будто бы вот-вот кто-то подойдет и отберет книгу.

Когда раздался звонок, Раиса Михайловна вздрогнула, подняла глаза и увидела окоченевшие красные клубни в мойке, сразу же все поняла, где она находится и что происходит вокруг. Она заложила в книгу спичку и пошла открывать.