На тральщике - [2]

Шрифт
Интервал

Сенька сдружился крепкой, как проволочный тросс, дружбой с тралмейстером.

Полжизни проплавал Петр Петрович Окладных с норвежцами и англичанами. Считается самым знающим во всей флотилии Совгосрыбтреста.

Старый тралмейстер выучил Сеньку стоять на лебедке, и стал Сенька «лебедочным».

— Петрович, заморишь парня, — бурчит боцман.

Добродушно огрызается в бороду:

— Черти его не возьмут, а богу он не нужен…

Сдвинул лохматые седые брови. Глазами сверлит:

— Ты у меня смотри в оба!.. А то…

Сенька сплюнул через губу:

— Ладно, не маленький…

Работа не трудная, но требует напряженного внимания и сноровки.

Вытаскивая из-за борта подъем за подъемом, Сенька горд от сознания важности выполняемой им работы. Ведь стоит ему, Сеньке, дернуть за этот рычаг или повернуть вот это чугунное колесико не в ту сторону — и вся рыба, что в этом громадном неводе, пойдет к чорту. Что бы его в эту минуту увидал Филька из пионерского звена «На Вахте»!

Грохочет, тарахтит, заливается голосистая лебедка.

Закутался, утонул Сенька в облаке пара.

Тралмейстер поднял руку. Медленно покрутил в воздухе указательным пальцем. У Сеньки рука на регуляторе.

— По-ма-лу!..

Стал прикрывать пар. Глазами в Петра Петровича. Тот поднял вверх твердую, как доска, ладонь.

Хриплым простудным голосом зыкнул:

— Сто-оп!

Сенька привычной рукой закрыл пар. Команда вывернула мотню. На палубу посыпалась груда платиново-серебристой рыбы. Парнишка тут как тут. Ищет глазами:

— Вот она!..

Извивается в мутной слизи и жире сине-лиловая акула. Вороненой сталью топорщится плавник. Мелькнуло белое брюхо, хлопает жабрами. Открыла страшную пасть. Три ряда острых зубов.

У Сеньки глаза штопором. Подошел поближе.

Боцман сердито:

— Берегись!..

Не успел отскочить, хвостом по ногам. Света не взвидел мальчуган. С силой отбросило в сторону, Головой угодил в ватервейс[6]. Из носу кровь. Прихрамывая, — к тому широченному, к тому, что рубит рыбьи головы. Умоляюще протянул:

— Дянь-к-а-а!..

Блеснул зубами помор. Добродушно громыхнул:

— А ты ходи, да оглядывайся…

— Дя-янька-а-а!..

— Ну, чего ишшо?

— Отдай мне голову…

Матрос занес топор.

Рука, что корневище.

— Ж-ж-а-ах!..

Немного не отхватил. Хлынула кровь. Акула бешено забила хвостом. Улучил момент и со всей силы:

— Г-г-ы-ы!..

Отлетела голова.

Пнул ногой:

— На, получай, не жалко!..

В кубрике душно. Скучно Сеньке. Не сидится парню на одном месте. Вылез на палубу. Охватило студеной стылью. Заглянул к радисту. Отмахнулся слухач:

— Катись, катись, видишь некогда!.. Не мешай…

Нырнул в кочегарку. Не терпится, охота взглянуть, может, уже высохла акулья челюсть.

Подумал:

— Хоть бы она скорей сохла, что-ли-ча. Придем в Архангельск, надо сдать отряду… Не привезу, засмеют ребята, скажут: «Зря трепался»…

Стал карабкаться на котлы. Жжет руки.

Сильно качает. Кадку с мусором шарахнуло одна об другую. Носятся, как бешеные, из стороны в сторону. Загремел железный гребок. Увернулся Сенька. Чуть не убило. Кочегар Мартыныч шугнул мальчика.

— Черти тебя тут носят!..

В тесном кубрике душно. Задыхаясь от жары и обливаясь потом, лежа в узкой матросской койке, Сенька размечтался:

«Высохнет… Не поломать бы только. Придем в Архангельск, отдам ребятам…»

Неожиданно мелькнуло в мозгу:

«А что, если сдать в школу… В музей… Обрадуются небось… Вроде как… как его… еще вчера помнил…»

Сквозь дрему вертелось трудное слово. Никак не удавалось вспомнить.

Засыпая, радостно прошелестел:

— Икс-по-нат…

Никак не может понять механик, что за погань завелась у него в каюте. Стоя на вахте в машине и наблюдая, как чавкают поршни в цилиндрах, размышлял:

«Воняет. Может „Бойка“?.. Так нет, он пес сознательный. Судовой пес… Который год плавает…»

Решил:

«Сделаю генеральную уборку».

Перед приходом в порт, вымыл все содой и жидким мылом.

Потянул носом:

«Воняет, хоть ты что хочешь делай!.. Не иначе, как за обшивкой сдохла крыса».

Крикнул в иллюминатор[7]:

— Сень!..

— Есть…

Щукой в каюту. Стал в дверях.

— Вот что, Сень… У тебя рука потоньше, тебе сподручнее. Понимаешь, вонищща развелась, страсть!.. И аккурат под койкой; там, где паровое отопление… Мне никак не достать… нипочем!.. Пробовал палкой — не выходит…

У Сеньки виновато забегали глаза. Втиснулся под койку:

— Африкан Иваныч!.. Я кругом лазил, никакой тут крысы…

— Ну, мышь!..

— И мышов нету…

— А вонища отчего? Ты потяни носом! Носом потяни!..

Сенька шмыгнул носом.

— Действительно. Дух тяжелый…

— Ну, что? Не видать?

— Я-б сказал, да вы заругаетесь…

— Чего там заругаете, ты толком говори, есть?

— Е-есть…

— Что?…

— А-а-ку-ла!..

Загремел механик:

— Что-о?.. Ах, язви-те!.. Ты что-ж это, смеяться вздумал?

— Не-е… я-я… Правду… говорю…

— Говори, что там воняет!..

— А-а-к-улья-ча… пасть… Суш-ить положил…. Кикс-по-нат… Надо доставить в отряд… Я ребятам обещал. Слово дал. Пионерское слово…Потому, как мы натур-рлисты…

Громыхнул смехом механик:

— Экс-по-на-ат?.. Эх ты, горе-натуралист!.. Вылазь!.. Не трону… Ну, вылазь!

Потрепал по взлохмаченной голове…

— Ах, ты, экспонат!..

По приходе в Архангельск Сенька отпросился на берег. Примчался в отряд. Ребята, мешая друг другу, сгорая от любопытства и нетерпенья, разорвали сверток. Сенька бережно положил на стол акулью челюсть.