На тихой улице - [12]

— И в том же доме, — негромко, как бы раздумывая вслух, произнес Кузнецов, — стали наблюдаться случаи хулиганства, драки, детская безнадзорность. — Он протянул прокурору заявление матери Володи Мельникова: — Вот, почитайте. И вот еще.

Алексей подошел к стенному шкафу. Достав папку с бумагами, он положил ее на стол.

— Ну-ка, ну-ка, — торопливо присела к столу Вера Сергеевна.

Несколько минут она молча медленно листала бумаги в папке, потом, не поднимая головы, озабоченно сказала:

— Ох, и не люблю я все эти мальчишеские истории!

— В них и разобраться-то толком нельзя, — отозвался Алексей. — Вот, например, случай с Быстровым. Почему избил он своего друга? За что? Просто хулиган — и только?..

— Просто хулиганов не бывает, — сказала Гурьева. — Для судьи да для прокурора просто так вообще ничего не бывает, дорогой Алексей Николаевич.

— Это верно, — кивнул Алексей. — Выходит, мальчишки подрались, а нам голову ломать?

— Выходит, что так, — усмехнулась Гурьева. — Мальчишки подрались, а у судьи Кузнецова новая забота. — Она отодвинула от себя папку, с досадой прихлопнула ее своей тяжелой, сильной рукой. — Не слишком ли распухла у нас эта летопись ребячьих невзгод?

— У меня этих папок с невзгодами целый шкаф, — сказал Алексей. — На любой возраст. — Он вдруг порывисто шагнул к Гурьевой. — Да кто я такой, Вера Сергеевна, чтобы судить да рядить обо всех этих невзгодах? — упавшим голосом произнес он. — Ну, Быстрова я еще рассужу — сам был таким, а вот его отчима, мать, всех этих молодых и старых, бывалых и умелых — как мне с ними-то быть?

— Ответ вроде и не труден, Алексей, — внимательно взглянув в грустное лицо Кузнецова, сказала Гурьева. — Если уж попали все эти люди в суд, должен ты их судить. И, как у нас говорят, кого осудить, кого осадить, а кого домой отпустить.

— В том-то и дело — кого да как. Ответ не труден, да трудна задача.

— А закон, а совесть твоя, а все, чем жил до нынешнего дня? Разве это не помощники твои, Алексей?.. Молод? Опыта мало? Верно, жизненный опыт в нашем деле нужен. Да только как его измерить, этот самый опыт? Вот я старуха, и опыта жизненного у меня хоть отбавляй, а всякое новое дело для меня в диковину. И хорошо это: значит, могу еще работать. А как начну новые дела под старые решения подгонять, как начну рыться в памяти да выискивать эти самые прецеденты, так нужно мне будет подавать в отставку.

— А мне и рыться не в чем, — сказал Алексей. — Свод законов, двадцать семь лет, прожитых без особых, прямо скажем, приключений, — вот и весь мой судейский багаж.

— Да так ли это? — несогласно качнула головой Вера Сергеевна. — Одно-то приключение в твоей жизни, что ни говори, особенное.

— Какое же?

— А то, что выбрали тебя народным судьей.

— Да, это верно — вся жизнь у меня с того дня как новая.

— Ну вот, — улыбнулась Гурьева. — А кто ты такой, собственно, что народ доверил тебе быть над ним судьей?

— В том-то и дело, что я никто не такой.

— Будто бы? Выходит, народ ошибся, когда выбирал тебя?

— Может, и ошибся. Мне судить об этом трудно.

— А ты и не суди. Ты работай. Как долг велит. Как сердце подсказывает. — Голос Гурьевой стал строже: — Вот лежит у тебя на столе бумажка: подросток Николай Быстров — хулиган. Подумай-ка, судья, пустяк это или нет?

— Не пустяк, — сказал Алексей, невольно став собранней под строгим взглядом старой женщины.

— Нет, не пустяк. По наклонной плоскости пошел паренек. «А ну-ка, стой! На руку, держись!» Это ты должен сказать ему, Алексей Николаевич. Ты — народный судья. — Гурьева испытующе смотрела на Алексея. — Понял?

— Понял, Вера Сергеевна.

— Все ли, Алексей? Знаешь ли, что значит этот вот вихрастый драчун для матери? Знаешь ли, какое горе сейчас в семье у Мельниковых?

— Догадываюсь… — неуверенно сказал Кузнецов.

— Ну-ну, догадывайся. — Насмешливые морщинки привычно разбежались по лицу Гурьевой. — Одно скажу: нет для меня дел труднее и горше, чем эти вот ребячьи дела… — Вера Сергеевна протянула руку к телефону. — Следователя Беляева, — сказала она, набрав номер. — Константин Юрьевич? Здравствуйте, говорит Гурьева. Ну, что нового у вас по дому номер шесть?..

— Здравствуйте, Вера Сергеевна, — четко и неторопливо произнося слова, сказал в телефонную трубку следователь Беляев. Он сидел у себя в крошечном кабинетике за широким письменным столом, на котором, кроме листка бумаги и стопки книг, лежала лишь красная шелковая ленточка из тех, что заплетают в косы девочки-подростки. — Что нового по дому номер шесть?..

Беляев осторожно взял со стола красную ленточку и стал задумчиво разглядывать ее, не спеша накручивая на палец. Рука у него была тонкая, нервная, и весь он был сухой, костистый, с острым прищуром глаз и упрямым, выдвинутым вперед подбородком. Манера говорить медленно, точно взвешивая каждое слово, и подчеркнутая медлительность движений разительно не вязались с подвижно-нервным его лицом — лицом человека, от которого ждешь быстрой речи, стремительных жестов, громкого голоса.

— Новостей пока маловато, Вера Сергеевна, — сказал Беляев. — Вот разве что ухватился за очень тоненькую ниточку… — И он разгладил на столе своими нервными пальцами красный шелковый лоскуток. — Случай оказался не из простых, но через несколько дней надеюсь все же явиться к вам с докладом…