На танке через ад. Немецкий танкист на Восточном фронте - [48]

— У тебя есть французское отпускное свидетельство?

— Нет.

— Тебе надо обязательно получить французское свидетельство, иначе тебя во французский плен заберут марокканцы, а они довольно плохие парни.

— Где можно получить французские документы?

— Во французской комендатуре в Штутгарте.

Естественно, я огорчился, что еду в противоположном направлении:

— Черт возьми, спрыгнул раньше времени с машины, ведь мог на ней доехать до Штутгарта!

Когда трамвай остановился, я пересел и поехал в обратном направлении. Я вскоре нашел французскую военную комендатуру, и вежливый, говоривший по-немецки французский офицер сразу же на обратной стороне моей американской справки поставил желанный штамп с дополнительной надписью по-французски: «Разрешено возвратиться к себе домой». Извиняясь, он еще заметил:

— Вы же не можете требовать, чтобы марокканцы понимали по-английски.

Я кивнул, соглашаясь, а он продолжал:

— Вам не повезло. Только что сюда подъехал американский грузовик с отпущенными немецкими солдатами. Те, которые хотели отправиться во Фрайбург, смогли пересесть во французский грузовик и отправиться во Фрайбург.

С чувством досады и огорчения на то, что я раньше времени выскочил из машины и не смог использовать прямую попутную машину до Фрайбурга, я покинул комендатуру. Я снова сел в трамвай и поехал в Ехтердинген, а оттуда — в Шустерс Раппен.

Швабские крестьяне, которых я встречал по пути, были необычайно гостеприимны. Почти из каждого дома меня окликали:

— Вы — отпущенный из плена немецкий солдат?

Я отвечал утвердительно, и после этого обычно

следовало приглашение зайти в дом. Я заходил, и после сердечного приветствия меня сажали обычно за стол, ставили передо мной полную тарелку еды, а потом еще давали в сумку продуктов на дорогу. Так, я смог у одного крестьянина переночевать. А на следующее утро вдали увидел Бург Гогенцоллерн. В полдень я оставил его уже слева от меня, а к вечеру его еще можно было увидеть, но уже далеко позади. Я так медленно продвигался вперед потому, что шел осторожно, потому что, несмотря на мои французские бумаги, я не был уверен, что марокканцы дадут мне пройти. Больше рисковать я не хотел. Из-за того, что в каждом местечке стояли марокканцы, мне приходилось далеко обходить каждый населенный пункт. Один раз в лесу я наткнулся на двух французов. Я испугался, сердце забилось, и я прыгнул в сторону в кусты. Они, к счастью, меня не видели и не слышали. И так я шел дальше до Тюбингена. Там, на дороге, мои документы проверил французский офицер и разрешил мне идти дальше. На третий день я дошел до Тутлингена, нашел там отданный на хранение чемодан и переоделся в гражданскую одежду. В конце пути меня даже на служебной машине подвез до Фрайбурга французский фельдфебель. Во Фрайбурге я узнал, что отпущенные солдаты, ехавшие со мной и севшие в Штутгарте в грузовик, на который я не попал из-за своей поспешности, еще на полгода попали во французский плен. Так на самом последнем этапе мой ангел-хранитель еще раз улыбнулся мне. Я пережил войну и счастливый вернулся домой!

После регистрации во французской комендатуре, а потом в немецкой служебной инстанции во Фрайбурге мое солдатское существование завершилось.

После войны каждый солдат, вернувшийся домой здоровым, чувствовал, что ему снова подарили жизнь. Дарили ее тысячу раз. Позади остались страдания, разрушения и несправедливость, которые мы несли миру, из-за чего действительно духовно погибла часть молодого поколения и стыдилась того, что была немецкими солдатами.

8 мая 1945 года стал днем полного поражения и жалкого состояния побежденных. Бесчисленные беженцы и изгнанные потеряли свою родину, и как раз многие из моих товарищей по 24-й танковой дивизии больше так и не смогли вернуться в свою родную Восточную Пруссию. Но с 8 мая 1945 года мы освободились от тяжести войны и от многочисленных принуждений Вермахта. Теперь можно было наконец снова взять свою судьбу в руки и самому решать, что делать. Оглядываясь на пережитое во время войны, осталось очень сильное желание, чтобы ни мы, ни последующие поколения никогда больше не переживали такого ужасного времени.

Петер Бам писал о конце войны: «Вспомните сегодня, спустя почти человеческую жизнь, о перемирии 1945 года, о том первом, что можно было увидеть, как мы, побежденные, счастливо взглянули на небо, с которого больше не падали бомбы. Мы живы. Тиран мертв».

Выжить — что еще. Антитеза жизни на войне

После войны с приходом «нулевого часа» произошел явно ощутимый поворот в жизни людей в Германии. Особенно трудно пришлось отпущенным из плена профессиональным солдатам. Бывшие офицеры снова сидели на школьной скамье, а бывший главный фельдфебель, имевший столько власти, потерял свою ферму в Восточной Пруссии и вынужден был зарабатывать себе на хлеб тяжелым трудом на стройке. Не каждый смог так резко, без привилегий, которые несли с собой должностные отличия и награды на форме, перейти к простой и совершенно обычной жизни. Однако все получили драгоценный шанс свободы, как писал Рихард фон Вайцзекер. Язык военных был забыт.

Как это проходило у меня? Вернуться к той жизни, которую я вел в школьное время, чего я действительно ждал в течение всей войны, мне тоже не удалось. Не могло уже быть так, как до поступления на службу в Вермахт и участия в войне, когда все мои мысли и действия были подчинены тому, как выдержать, выстоять и выжить. Война была позади, это было уже прошлое время, о котором не говорили и старались как можно скорее вытеснить из памяти. Теперь взгляд был устремлен в будущее. Все было по-другому. Приходилось жить под французской оккупационной властью во французской зоне. И снова, по крайней мере в первое время, господствовал страх, теперь — перед победителями. Что теперь они с нами сделают, прежде всего с нами — бывшими солдатами разгромленной армии? Актуальным стал вопрос, как все пойдет дальше. Теперь предстояло жить с оккупантами и освободиться от шока побежденного. Сначала я должен был временно трудоустроиться, а потом я смог при любопытных обстоятельствах наконец-то возобновить учебу.