На своей земле - [15]

Все три окна в доме Никандра были открыты настежь. От забора на землю ложились косые темные полоски с белыми частыми просветами. Веселая кадриль была в разгаре. Слышалось дробное пристукивание каблуков, переборы гармони. И вдруг стало тихо. Кузьма услышал за спиной легкие быстрые шаги. Он обернулся и увидел Марию.

Поравнявшись с Кузьмой, она взглянула на него, улыбнулась запросто, как знакомому, и, перейдя дорогу, скрылась в густой тени высокой ели. Потом снова появилась на лунной площадке.

И опять грянула гармонь.

13

Никандр сидел, подобрав левую ногу под лавку, а правую выставив, словно напоказ, — он отбивал ею такт музыки. Николай Субботкин крутил Полинку, встряхивал головой, закрывал глаза и пускал лихую дробь ногами так, что у него тряслись щеки. Лицо у Полинки было такое, как будто ее постигло ужасное несчастье. Конечно, никакого несчастья с ней не случилось, просто она считала, что такое выражение лица больше всего подходит к танцам.

Настя отчаянно вертела Груню. Вот уж кому, действительно, доставалось, так это Груне. Она задыхалась, ей было жарко, стены и окна мелькали перед ее глазами, как будто она кружилась на карусели.

Когда вошел Кузьма, Никандр, круто изогнув шею, выговаривал на гармони «молдаванеску». Половицы стонали, лампа на столе прыгала.

— Вот это веселье! — сказал Кузьма, подходя к Дуняше. — А вы почему не танцуете?

Дуняша вспыхнула. За последние два года она не помнила, чтобы с ней заговаривал парень. На посиделках ее старались не замечать, она привыкла к тому, что ее не приглашали на танцы, не провожали до дому, не стояли у ее калитки, не поджидали в лунную ночь у высокой березы. Она была некрасива и часто, придя с гулянья домой, плакала по ночам. До войны был у нее ухажёр, громадный, как дуб, молчаливый тракторист. Он бы, наверное, женился на ней, но его убили под Сталинградом. Она любила рассказывать про него девчатам, и подруги снисходительно верили ей. Взглянув на Кузьму, Дуняша негромко ответила:

— А с кем танцовать?

— А со мной?

— Давайте, — растерянно произнесла она, и они вошли в круг.

Никандр играл самозабвенно. В трудных переборах он вытягивал шею, жмурился, сгибался, как будто его корежило. Девчата чихали от пыли. Дуняша танцовала, опустив голову, чувствуя, что она танцует неуклюже, не так, как другие, и от этого боялась посмотреть в глаза Кузьме. А он, ничего не замечая, все быстрей кружил ее, вел за руку, притоптывал ногами, встряхивая головой.

Никандр сжал гармонь. Все, тяжело дыша, стали расходиться по лавкам. Кузьма проводил за руку Дуняшу.

— Благодарю вас, — улыбнулся он.

— Ой, что вы… — прошептала она и, сев на лавку, потеснилась, думая, что Кузьма сядет рядом, но он отошел к Никандру и стал о чем-то с ним говорить.

— Про тебя разговор, — смеясь, кивнула Полинка на Кузьму и Никандра.

Дуняша взглянула на нее.

— Подожди, я сейчас все узнаю. — Полинка прошла к дверям будто бы попить воды и, склонив голову, прислушалась к голосу Кузьмы.

— Значит, договорились? — сказал он.

— Порядок! — ответил Никандр.

— Только молчок.

Полинка чуть не захлебнулась. «Вот счастливая Дуняшка, тятя верно говорил, что она до женихов лютая».

14

Степанида не спала. Ждала сына.

— И где уж это ты загулял? — ласково, как маленького, спросила она, когда он вернулся. — Не иначе, у Никандра был?

— Был. Плясал.

— То-то я и думаю, наверно, у Никандра веселится. У него что ни вечер, то посиделки. Поди-ка, и девки Хромовы были?

— Были, — проходя к столу, ответил Кузьма.

— А Марии-то, поди-ка, не было?

— Не было.

— Она никуда ведь не ходит. Матка-то ейная сказывала, очень уж она скучает о своем Петре.

Ночью ветер разыгрался сильнее. Ветки боярышника жестко хлестали по стеклам. Степанида Максимовна вглядывалась с постели на залитое синим светом лицо сына и тревожно думала: «Кузынька без руки». И теперь, когда никто не мешал, она плакала, вспоминала, как Кузьма мальчишкой любил лазать по деревьям за грачиными гнездами.

Не спал в эту ночь и Степан Парамонович, думы у него были тяжелые, хмурые. «Передовой колхоз! Сказать-то легко, да с чего ему быть передовым-то. Посоветовал, называется. Колхозное дело сложное, тут надо все приготовить вовремя, посеять там или снять; смотришь, пока одно делал, другое упустил, а за это не гладят. Тут на новом месте особенно надо быть осторожным».

Степан Парамонович лежал с открытыми глазами, но не видал ни окна, ни качающейся на ветру сосны. Тоскливый вой ветра навевал на него беспокойство, и все, что было за окном, казалось глухим, диким. И где-то уже копошилась мысль: «А может, и не браться за хозяйство, пусть кто другой занимается — спокойнее будет».

Не спала в эту ночь и Дуняша. Крепко зажмурив глаза, она настойчиво пыталась вызвать в своём воображений облик Кузьмы.

— Уж как бы я любила тебя… — шептала Дуняша, стискивая подушку. — Уж так бы любила, как птичку какую.

Всю ночь не спала Дуняша и только на рассвете забылась коротким сном.

Когда она проснулась, мать топила печь, а отец ходил с клещами и вытаскивал из стен лишние гвозди.

— Если этак ветрище будет свирепствовать, того гляди, и весь дом начисто снесет, — ворчал он.