На своей земле - [13]

Кузьма внимательно прислушивался к разговорам, присматривался к людям. Не все брезгливо отнеслись к коровам.

— Ничего, бабоньки, выходим, — говорила чернявенькая колхозница, жена Алексея Егорова, скармливая с ладони кусок хлеба большой, понуро стоявшей корове.

Елизавета Щекотова напропалую ругала пастухов, пригнавших стадо. Субботкин прытко сновал среди коров.

— Голландки! — крикнул он. — Ведерницы! — Николай радовался. Он любил животных и, когда был в армии, часто делился пайковым хлебом со своей лошадью. Он даже умудрился пройти до Румынии с громадной лохматой дворнягой.

У себя в колхозе до того, как уйти на войну, он был заведующим молочно-товарной фермой, о нем два раза писали в областной газете, хотя ему тогда было всего лишь девятнадцать лет.

— Одров прислали, — заметил Клинов.

— Ну, что ж, товарищи, давайте решать, как быть с коровами, — обратился ко всем Щекотов.

Николай Субботкин одернул гимнастерку.

— Что ж решать? Решать нечего. Состояние поголовья болезненное, необходим заботливый уход. Предлагаю распределить коров по дворам и вменить каждому домохозяину в обязанность…

Ему не дали кончить. Закричала Марфа:

— Ишь, какой прыткий нашелся. Больно-то нужны нам коровы с паршой, чтоб и наши закоростели!

— Да, это не подходяще, — поддержала ее и Пелагея Семеновна.

Субботкин поднял руку:

— Кто хочет высказаться, по порядку?

— Чего высказываться, — замахала руками Марфа, — балабонить попусту. Я на свой двор, умру, а не пущу.

— Еще какие предложения будут? — закричал Николай. — Спрашиваю, какие еще предложения будут? Может, нам коров обратно отправить, может, нам вообще без них жить?

Степан Парамонович покашлял в бороду.

— Конечно, горячиться не следует. Но все же не годится и коров, вот этих, ставить с нашими. Всех перезаразят. Надо искать другой выход.

— Оставить в ограде, благо не зима, — предложил Клинов, — пускай стоят, а там — сначала бревнышко, потом стена, а там, глядишь, и скотный двор отстроим.

— Знатное предложение, — усмехнулась Мария, — оставить скот под открытым небом. Ай да хозяин!

— Я понимаю так, что дождь не может вредить парше, он как заместо мытья, — невозмутимо ответил Клинов.

Колхозники засмеялись. Всех пронзительнее смеялся Поликарп Евстигнеевич. Уж больно глупо сказал Пашка Клинов.

Вечерело. Солнце садилось за острую вершину горы. Коровы мычали, тоскуя по темному хлеву с мягкой подстилкой, по хорошей охапке душистого сена.

— Ну, что ж, долго будем решать? — спросил Субботкин. — Иван Владимирович, может, ты что скажешь?

Сидоров встрепенулся. Это был колхозный кузнец, тощий, с длинным и плоским, как гладильная доска, лицом. Он высморкался и горячо заговорил:

— Я скажу, как зубилом отрублю! С одной стороны, правда на стороне Николая, с другой стороны, правда на стороне Клинова. Получается так, что надо поставить в свои сараи, но тогда они перезаразят наших коров, если же опять оставить на воле, то опять же не годится. Вот как хошь, так и решай!

— Силён! — покрутил головой Николай. — В общем, товарищ Петров, может, вы что посоветуете?

Все посмотрели на Кузьму. Лапушкина что-то спросила у Насти, та кивнула на Степаниду Максимовну.

Кузьма поправил на плечах шинель, встретился взглядом с Марией и только хотел было ответить, как откуда-то прибежал Никандр. К его сапогам прилипли белые опилки, рубаха на спине потемнела, чуб приклеился ко лбу. Узнав в чем дело, он без лишнего разговора отогнал от стада двух коров и крикнул:

— Каждый комсомолец забирает по две коровы, в порядке комсомольского поручения!

Полинка бросилась к стаду.

— Подождите, товарищи, — вышел вперед Кузьма. — У меня есть другое предложение. Надо личных коров поставить по две в сарай, тогда для колхозных освободится половина хлевов.

— Это другой коленкор! — крикнул Клинов. — Я завсегда готов пустить к себе во двор соседскую корову.

— Это почему же тебе соседскую, а если двух общественных?

— Каждый комсомолец забирает по две коровы, в порядке комсомольского поручения!

Поднялся шум. Николай не вытерпел:

— Товарищи колхозники! Вы забыли, что у нас проходит момент ознакомления друг с другом. Отмечаю как факт, — стыдитесь! Комсомольцы, выводите своих коров к соседям, освобождайте место для общественных!

Костя Клинов, ежась, подошел к отцу. Он был твердо уверен, что ему не разрешат увести Буренку со двора. Но сверх ожиданий Павел Клинов легко согласился. Отставив ногу вперед, он громогласно заявил:

— Могу! И при чем здесь комсомольцы? Это ясно каждому, который честный колхозник.

12

В этот же день вечером Кузьма сидел в избе Степана Парамоновича.

Степан Парамонович был сильно озабочен. Совсем не так представлял он себе жизнь на Карельском перешейке. Конечно, он и тогда еще, у себя дома, не очень-то верил, что на новом месте все есть. А оказалось, кроме земли да домов, ничего и нет. Ведь нельзя же всерьез принимать за хозяйство трех лошадей, которых списали из армии за непригодностью — недаром и в накладной написано: «выбракованы», — да еще коров больных, истощенных. На таком хозяйстве далеко не уедешь. Хотелось посоветоваться с серьезным человеком, а как раз таким и показался ему Кузьма. К тому же Степан Парамонович почему-то был уверен, что этот офицер не останется в колхозе. Возможно, начнет заворачивать немалыми делами в райцентре. Опять же выгода — знакомство, в случае чего всегда подможет.