На своей земле: Молодая проза Оренбуржья - [59]

— Ну вот что, Володя, — сказал начальник, тут же начисто забыв Володину фамилию, — есть полная договоренность. — И уже обращаясь к женщинам: — Оформляйте. Всего вам хорошего.

Когда вышли из кабинета, сестра недоверчиво опросила:

— А че же со мной-то не посоветовались? Она на самом деле, легкая — эта швейцарская должность?

Тут заведующая уже не выдержала:

— Господи! Да уж куда легче — двери открывать да закрывать.

И стал Володя швейцаром...

Как он справлялся на новом месте и как себя чувствовал, в шестой столовой, находившейся на окраине, никто доподлинно не знал. Только размытые, отрывочные слухи кое-что доносили. И по этим слухам выходило, что работает теперь Володя в центре города, в столовой ресторанного типа. Что стоит он у дверей, постоянно в глаженом халате, всегда чистый и выбритый, лицо белое с румянцем. Самый живой интерес вызвал у женщин тот факт, что Володя всегда выбрит. Делались разные догадки и предположения. Неужто так может изменить человека новое место?

Еще говорили про Володю, что он теперь на виду. Что во время обеденных перерывов и особенно по вечерам он возвышается перед толпой нетерпеливых, жаждущих попасть в обеденный зал или пробиться к буфету. А про субботние и воскресные вечера и говорить нечего: Володю улещивают, его угощают папиросами, которые он не курит, перед ним заискивают. В общем, благоденствует Володя, и до него теперь не просто дотянуться.

Однако не больше как через два месяца, в тот самый утренний час, когда по предприятиям и точкам общепита развозятся продукты, в столовой номер шесть отворилась дверь, и перед глазами пораженных работниц предстал Володя с навьюченным плечом.

— Здравствуйте! — провозгласил он, широко улыбаясь. — Принимайте.

Володю тут же обступили. С трудом добрался он до буфета и поставил ящик на пол.

На него посыпались вопросы. Почему? Отчего? Разве там хуже: в чистоте, в тепле? Неужто ушел добровольно?

Володя всем только и отвечал: «Ага», «Ну да», — и ничего вразумительного от него добиться так и не удалось.

А ушел он оттуда действительно по собственной охоте...

За неделю до того, как Володя появился в столовой с ящиком на плече, он побывал у заведующей в кабинете. Вошел он с заднего хода и в дверь протиснулся осторожно. Заведующая встретила его с радостным удивлением.

А через час она уже звонила в трест столовых начальнику отдела кадров и просила принять «по срочному делу».

— Ну какое у вас там дело? Выкладывайте скорее, — встретил кадровик.

— Да вот человек к нам хочет перейти, — и заведующая кивнула в сторону входящего Володи.

— Откуда перейти хочет? — спросил начальник по кадрам И вдруг узнал вошедшего: — Постой, постой! Да ведь это же Володя? — Фамилии он, конечно, не помнил, хотя других знал и запоминал только по фамилиям.

— Володя... — подтвердила заведующая, — Белоусов.

— Ну да... Подождите. Да ведь вы, кажется, его недавно устраивали?

— Его. В швейцары, в первую столовую, — смутившись, ответила заведующая.

— А теперь он что же — опять в возчики просится?

— Ну да, ну да, — закивала заведующая.

— А почему вы швейцаром не хотите? — спросил начальник у Володи.

— Не нравится, — сказал Володя.

— Почему?

— Не нравится.

— Но почему?

Володя глубоко вздохнул и сказал в третий раз:

— Не нравится.

Больше Володя ничего не сказал.

Если бы это был кто-нибудь другой, а не Володя, он смог бы многое прояснить. Он поделился бы, например, как трудно, когда надо поминутно отвечать на одни и те же вопросы. Особенно трудно в обеденные часы: приходится стоять перед злой голодной очередью и то и дело говорить: «Мест нет». И выслушивать язвительные замечания в адрес столовой, всей системы городского общепита и в свой собственный адрес. А по вечерам, когда перед дверью выстраивается другая нетерпеливая очередь, опять то же самое: «Мест нет», «Когда будут, не знаю». И еще: «Пива нет», «Водки нет», «Заведующего нет», «Один вермут», «Не знаю, почему нет». И все надо говорить, говорить и говорить — непосильная работа. Как раз та, которую Володя не любил. Он никогда не объяснял, не изворачивался и совершенно не пытался смягчить отношений с клиентами. Он просто говорил: «Местов нет», — и запирал двери. При этом не различал ни чинов, ни званий, ни знакомых своих сослуживцев. К тому же он не умел отличать подвыпивших от трезвых. То и дело в его часы случались недоразумения.

Может быть, тут-то Володя и начал впервые задумываться. По крайней мере, он уразумел, что если раньше для него все было хорошо, то теперь, на новом месте, выходило, что ему так не нравится и так не хочется. Всегдашняя безоблачная улыбка постепенно сошла с Володиного лица. А через некоторое время Володя решился на первый в своей жизни самостоятельный шаг: пошел проситься назад, в шестую столовую.

Но ничего этого кадровику он объяснить не мог и упорно стоял на одном: «Не нравится».

Начальник отложил в сторону папки с бумагами и стал пристально рассматривать Володю, сидевшего на стуле у стены. Потом, видимо, поняв что-то, усмехнулся.

— М-да, — произнес он в раздумье.

Затем легонько постучал карандашом по столу, что-то, видимо, прикидывая, и обратился к заведующей: