На суше и на море - [70]

– Непременно.

Разогнулся Дзержинский только тогда, когда окурок прижег пальцы.

Воровато оглядевшись по сторонам, он перевел дух. Никого не было, только Батыр продолжал выдергивать из земли камни и складывать в пирамидку, вытирая рукавом халата. Дрожащими пальцами Феликс нащупал в портсигаре новую папиросу и закурил. На ней – уже черным шрифтом – было написано: «Герцеговина Флор». Находясь в полном сознании, он быстро сделал несколько глубоких затяжек. «Действительно, архижарко, – смущаясь неизвестно чего, подумал он. – Надо почаще выбираться из подвала на свежий воздух».

В дальнем углу курилки раздалось тихое покашливание, и голос с грузинским акцентом произнес: «Слышь, чахоточный! Ты бы поаккуратней баловался с анархистским табачком, так и до левого уклона недалеко. Да и до беды тоже!»

Дзержинский даже не повернул голову на голос. В мозгу пронеслось: «Коба! Они иногда возвращаются!» Скомкав горящую папиросу в кулаке и не обращая внимания на боль, Феликс помчался к штабу. Перепрыгивая через ступеньки и грохоча сапогами, он, как революционный вихрь, ворвался в кабинет командира отряда с криком: «Я видел Ленина!»

– Тише! – зло процедил Владимиров. В руке у него была тоненькая кисточка с каплей краски. Оловянного солдатика он успел спрятать в потайное отделение стола. Кивер драгуна опять не удалось докрасить.

– Я видел Ленина! – еще громче проорал Дзержинский.

– Тихо! – теперь орал командир. – Я тоже видел Ленина! Нас курсантами выводили почтить память вождя в эту… пирамиду… гробницу. – Владимиров досадливо щелкнул пальцами. – Во! В Мавзолее, в хрустальном гробу, я его видел!

– Он сейчас был в курилке! Живее всех живых!

Владимиров подскочил к окну и рывком раздернул тяжелые бархатные шторы. В беседке сидел человек в полувоенном френче, с вислыми рыжими усами и дымил изогнутой трубкой. Почувствовав на себе взгляд, он поднял изрытое оспинами лицо и с прищуром посмотрел на командира. Желтые рысьи глаза заглянули Владимирову прямо в сердце. По лицу человека в курилке мелькнуло подобие усмешки. Он выпустил несколько колечек дыма.

Владимиров резко задернул шторы и шепотом сказал:

– Ленина там нет! – Потом осторожно отодвинул край шторы и посмотрел одним глазом. В беседке-курилке было пусто. – Там никого нет!

Владимиров подскочил к другому окну и протер глаза. По плацу шел Батыр, сгибаясь под тяжестью камней, зажатых в руках. Он горячо в чем-то оправдывался перед ними. Следом за беком брела группа прозрачных узкоглазых воинов в изрубленных доспехах. Даже издалека было видно, что они костерили Батыра почем зря. С каждым шагом они становились все призрачнее. На глазах истончались, превращаясь в клубы дыма.

Потрясенный Владимиров обернулся и, оглядев Дзержинского, спросил, принюхиваясь:

– Паленым пахнет! Что это у вас из кулака дым идет? Натерли чем-то?

– А-а-а! – страшно закричал Дзержинский, разжав кулак. На пол упал смятый, еще дымящийся окурок. Феликс тряс рукой и всей пятерней пытался подержаться за мочку уха. Получалось плохо.

Командир склонился над тлеющим бычком и, широко раздувая ноздри, принюхался. Сладковатый запах напомнил Владимирову афганские дуканы. Там в ходу был такой же дурман-табак, но к этому примешивались посторонние, ни на что не похожие запахи. Командир поспешно затоптал окурок и скомандовал:

– Скуратова ко мне!

* * *

В кабинет командира в резко распахнувшуюся дверь влетел Задов. За ним прошел Скуратов, препроводивший Леву к столу ласковым тычком кулака. Вошли они без Дзержинского. Тот заперся в своей отдельной каморке подземелья, объявив, что свежий воздух вреден для его здоровья. Замыкал шествие Кузнецов. Сегодня он был дежурным по отряду. Раскрыв портсигар, Малюта положил его на стол Владимирову со словами:

– Вещественные доказательства! Раньше на Руси за табакокурение рвали ноздри раскаленными щипцами и били батогами.

Лева закрыл нос руками и горячо сообщил:

– Я больше не курю. Бросил.

– Как выглядел коробейник? Приметы? Думай быстрее, – отрывисто бросил Николай и прибавил несколько шипящих немецких слов.

Все уставились на Леву.

– Я не могу думать, когда на меня так смотрят, – прогундосил Задов, не отрывая ладони от лица. К словам Скуратова все относились серьезно, даже если он выражался иносказательно и шутливо…

– Обычный торгаш! На щеке синяя родинка под глазом, в виде слезинки, – вспомнил Задов.

– Акакий! – захохотал Малюта и пояснил: – Вредитель-любитель. Творческая личность, пакостит исключительно из любви к искусству. Почетный председатель жюри запрещенного конкурса Подлянок. В нескольких реальностях объявлен в розыск. Как перемещается – неизвестно. Самородок! – уважительно продолжил Скуратов. – Потолковать бы с ним накоротке, только теперь ищи-свищи!..

– Кого еще облагодетельствовать задарма успел? – спросил Леву командир, выуживая из портсигара папиросу с голубой эмблемой воздушно-десантных войск.

– Капитану подлодки трубочку с табачком «Тропик Козерога» через вахтенного матроса передал, – четко, без запинки, отрапортовал Задов, наконец отняв руки от лица. О сигаре, отправленной в Америку, он благоразумно решил умолчать. Все равно почта работала из рук вон плохо. Авось скурят по дороге…