На суше и на море - [62]

– Несите его сюда, – печально потребовал Илья и вернул кольт юноше. – Ты хороший начальник столовой, то есть нет… Ты хороший шериф, малыш.

– Сэр, – осмелился возразить оробевший парень. – Я Гарри, местный портье.

– Ты хороший шериф, Гарри, – зевнул Илья, возвращаясь в повозку. – Парни, вот ваш новый шериф.

Толпа зевак восторженно взвыла.

– Йэс, сэр, – согласился Гарри, преданно вытирая носовым платком холку вспотевшего от скуки Сивки. – Я приложу все усилия и стану хорошим шерифом. А почем в вашей стране подковы?

Брейка принесли и положили на землю у колес повозки. Старый Кацман извлек из кармана рулетку и принялся его обмеривать. Потом обиженно выпрямился:

– Таки дышит!

– Добить? – поинтересовался у Ильи Олаф, передавая котенка беку и поигрывая топором.

– Нет, не позволю творить беззаконие, – твердо отодвинул Рыжую Бороду в сторону новый шериф. – Мы его повесим. Сильвио! Давид! В подвал его.

Бек сорвал с рубашки шерифа звезды и сунул в карман халата. Итальянец с берданкой и еврейский богатырь со штуцером подхватили Брейка под руки и поволокли прочь. Следом, снова разворачивая рулетку, засеменил Кацман-старший.

– А основания? – с сомнением покосился бек на Гарри.

– Превышение должностных полномочий и неправильный переход улицы, – отчеканил новый шериф.

Батыр одобрительно хлопнул Гарри по плечу, порылся в бездонном кармане и вручил звезду новому представителю закона в городе.

* * *

…Они уже покинули Питсдаун, когда на взмыленной Левиной кляче их догнал Патрик с авоськой в руке.

– Тпру, ледащая, – притормозил он, настигая повозку. – Вы лошадь забыли!

– Барахло? – скептически заметил Олаф.

– Ну, все-таки, – засмеялся Патрик, протягивая просиявшему Илье авоську, в которой со стеклянным звоном гремели бутылки «Столичной». – Вот, на память. Мы ночью в хранилище залезли. Искали что-нибудь почитать. Странные какие-то бутылки…

– Лошадь оставь себе, – растроганно приступил к делу Илья, отвинчивая пробку. – Леве она теперь ни к чему, думаю.

Патрик молча развернул лошадь и, теперь уже никуда не торопясь, направился к городу. Бек, переглянувшись с Олафом, слегка хлестнул Пржевалку сухой веточкой, и они опять тронулись в путь. Илья, распугивая койотов, долго распевал хриплым басом «Если бы парни всей Земли…» и уснул только за полчаса до прибытия в индейский лагерь.

Встреча была жесткой и недружелюбной.

Два десятка стрел, просвистев оперением, вонзились в землю перед ногами лошадей, как только они миновали голубую табличку с лаконичной белой надписью: «Апачьевск. Белозадым братьям проход и проезд воспрещен».

– Олаф, – вполголоса попросил бек, наблюдая, как к остановившейся повозке приближается пяток индейцев. – Ты не обидишься, если я тебя попрошу полчасика побыть моим… как тебе помягче сказать… Ну, словом, слугой.

– На Задова поменять хочешь? – понимающе, но чуточку обиженно уточнил Олаф, печально усмехаясь. – А я думал, ты мне теперь друг…

– Да нет, – чуть смутился Батыр. – Для солидности. Да и какой дурак отдал бы тебя, богатыря, за какого-то Леву? Одна борода твоя чего стоит.

– Это так, – успокоившись на свой счет, согласился Олаф, довольно оглаживая рыжую поросль на волевом подбородке. – Топор в повозку спрятать?

– Ни в коем случае! – распорядился бек. – Сунь за пазуху, но так, чтобы на виду был. И молчи. Что бы я ни говорил – молчи себе в тряпочку.

Олаф сначала стал искать по карманам замусоленный платок, но потом до него дошло, и он приготовился терпеливо молчать.

– Моя – большой апачьевский вождь Чагука Бизоний Рык, – приближаясь, хмуро проинформировал бека статный индеец, не уступавший габаритами Олафу. – Бледнозадый брат мой нарушил границу своей резервации. Бледнозадый брат умрет. Хао!

– Бизон – крупный зверь, – уважительно, но с достоинством согласился бек. – Мой краснорылый брат имеет силу бизона и сердце пумы. Я не врублюсь вот только, чьи глаза у моего брата – глаза совы или глаза выхухоли?

– Чагуке плевать, – высокомерно заметил индеец, не опуская лук. – Чагука не знает выхухоль.

– Моя Чагуке объяснит, – хладнокровно обронил бек, не обращая внимания на направленную ему в лоб стрелу. – Выхухоль – это подвид из рода хухолей. Есть еще три представителя этой породы: нахухоль, похухоль и дохухоль. Нахухоль – злобен и агрессивен. Похухоль – равнодушен и сонлив. Дохухоль – толстопуз и жирен. Все они живут в норах и очень плохо видят.

– Чагука не из рода хухолей, – обиженно сверкнул глазами индеец. – У него острый взгляд.

– Я так и думал, – громко заметил бек, поворачиваясь к Олафу и вновь переводя спокойный взгляд на индейца. – У Чагуки глаза ночной совы. Он видит на сотню миль.

Чагука удовлетворенно кивнул, гордо окидывая совиным взором соотечественников.

– Но сейчас день, – печально продолжал Батыр. – Солнце ярости обожгло взгляд мудрой птицы. Мой краснорылый брат не видит цвет моей кожи?

Чагука внимательно уставился в лицо Батыра и чуть растерянно опустил лук.

– Мой брат смугл и узкоглаз, – почесав лоб, признал Чагука. – Мой брат прокоптился в больших вигвамах?

– Моя – большой вождь Батыр Верблюжий Рог из племени азахов, – гордо сообщил бек, распахивая халат. На груди бека синела изящная татуировка, сделанная Батыру Верещагиным по дружбе и по пьяни в окрестностях Тадж-Махала.