На суше и на море - [42]
Я отверг все предложения, безоговорочно, хотя признаюсь, что какое-то время примеривался к портфелю министра кинематографии или связи. Сплетни о том, что меня отодвинули, просто смешны. Нельзя отодвинуть того, кто и так держит дистанцию.
Я вернулся в контору. У нас новые клиенты, из производителей синтетических материалов и по банковскому делу.
Работаю, обучаю молодежь. Лучше, чем когда бы то ни было, знаю механизмы, но стараюсь также замечать загадочный узор прожилок на листьях вяза. Все чаще хожу пешком, как доктор прописал. Слежу за курсами валют и начал наблюдать за поведением птиц над водой. Стартую ли еще когда? Не знаю, после выборов начинается работа избранного органа, так что пока будем следить за ней.
НИЩИЕ
Сажусь на перекрестке и оттуда вижу все: магистров, направляющихся на работу с папками, полными примечаний, докторов eo ipso, пенсионеров, забывающих, куда они направлялись, молодежь, мчащуюся на роликовых коньках, полицию, степенно прохаживающуюся, будто она повторяет в академии перепатетиков каждый километр, собачников, ведущих на прогулку своих короткошерстных и длинношерстных питомцев, ксендзов, на мгновение закрывающих своими просторными сутанами панораму (да вознаградит вас Бог!) иностранцам, ищущим направление и крутящимся вокруг своей оси с путеводителем в руках, женщин на последних месяцах беременности, без коляски, и исхудавших, толкающих коляску перед собой; прижавшиеся друг к другу пары, как будто идут через ущелье, и пары в разводе, идущие каждый сам по себе, каждый по своей колее, детей по одиночке (их тянут на выпрямленной в локте руке) или группкой, как на восхождении, держатся за веревку, голодных, спешащих на кухни к обеду, и тех, кто, не утерпев, уже жует сосиску, купленную в киоске фастфуд, наклонившись вперед, чтобы соус или горчица не капнули на рубашку; вижу десять минут ожидающих условленной встречи, четверть часа, и тех, что приходят с опозданием и уже не застают ее, так как она, разочарованная, только что ушла, и цветочки теперь вянут в его руке, на которой часы, на часах отчетливо видны деления; я мог бы быть посредником не только при этой встрече, несостоявшейся, но и при других, я, сидящий на перекрестке и видящий узкоспециализированных профессоров, ничего не понимающих в смежных дисциплинах, автомобили и мотоциклы, ожидающие на светофоре, из тех, кому сливают через трубку остатки несгоревшего бензина, карманников, льнущих к толпе точно пролетарии, с бритвой, уже приготовленной к броску, проституток, вышагивающих колышущим бедра шагом, на медленных оборотах, густо напомаженных, с подвешенной на золотой цепочке сумочкой, скрывающей коробочки с пудрой, которая, неловко задетая сутенером, рассыпает свое содержимое по тротуару и макияж какое-то время подчеркивает на плитах тротуара герб города — орла, стоящего на двух змеях и вонзившего в них когти, тогда как клюв, взятый в профиль, точно самолет, пробивает тучи, вижу и тучи, собирающиеся над костелом, успевшим и сгореть не раз и отстроиться за те века, пока стоит, потому что вижу я также и фон — контуры, обогащенные, если угодно, историческим моментом.
В средние века наше значение трудно было переоценить, да и потом наша роль, особенно в период социальных катаклизмов, заслуживает не одного исследования, но история предпочитает заниматься личностью, роскошествующей во дворце, а не сидящей на тротуаре с той самой поры, как только появились тротуары. Я мечтаю, чтобы каждый из моих предшественников оставил хотя бы беглую реляцию (беглую! — наши наблюдения никогда не бывают мелкими, поверхностными), которую я сейчас дописывал бы, сохраняя последовательность, как метеостанция, фиксирующая осадки, начиная с июля лета Господня, что позволяет построить график и кривую, как термометр, всегда работающий, никогда не отдыхающий, даже когда он показывает ноль градусов. Таким образом мы создали бы книгу почетных посетителей, выставленную не для избранных где-нибудь в укромном месте, а на публичной площади, для всех, книгу, в которую гость вписывает всего себя целиком. К сожалению, мои предшественники исчезли без следа, свети, Господи, над их душой неприкаянной. Вот почему я, одинокий, с трудом пробираюсь сквозь толпу, пока еще бесформенную массу, занимаю историческое место под стеною, вижу, как долгота перекрещивается с широтой, обозначив новые координаты, и начинаю работу с самого начала.
День выбираю самый что ни на есть будничный, крепко сидящий в неделе, например среду, день с обычным метеопрогнозом, то есть почти безоблачный, с легким понижением давления, которое может стать причиной замедленной реакции, но, несмотря на это, индекс биржевой активности сохраняет тенденцию роста и поэтому торговая площадка должна быть готова. Не предвидится никаких манифестаций, если не считать той, что идет беспрерывно и все-таки постоянно ускользает от камеры и глаза, — но не будем забегать вперед, наблюдения следует вести, что называется, один к одному. Частотность высокая, никаких помех в прохождении, пух пока что не торопится покинуть тополя, да и именины Евстахия тоже не должны стать помехой. Словом, садимся. Для почину бросаю сам себе немного мелочи: даже из колодца вода не пойдет, пока не вольешь в насос хотя бы стакан.
Что если бы Элизабет Макартур, жена печально известного Джона Макартура, «отца» шерстяного овцеводства, написала откровенные и тайные мемуары? А что, если бы романистка Кейт Гренвилл чудесным образом нашла и опубликовала их? С этого начинается роман, балансирующий на грани реальности и выдумки. Брак с безжалостным тираном, стремление к недоступной для женщины власти в обществе. Элизабет Макартур управляет своей жизнью с рвением и страстью, с помощью хитрости и остроумия. Это роман, действие которого происходит в прошлом, но он в равной степени и о настоящем, о том, где секреты и ложь могут формировать реальность.
Впервые издаётся на русском языке одна из самых важных работ в творческом наследии знаменитого португальского поэта и писателя Мариу де Са-Карнейру (1890–1916) – его единственный роман «Признание Лусиу» (1914). Изысканная дружба двух декадентствующих литераторов, сохраняя всю свою сложную ментальность, удивительным образом эволюционирует в загадочный любовный треугольник. Усложнённая внутренняя композиция произведения, причудливый язык и стиль письма, преступление на почве страсти, «саморасследование» и необычное признание создают оригинальное повествование «топовой» литературы эпохи Модернизма.
Роман современного писателя из ГДР посвящен нелегкому ратному труду пограничников Национальной народной армии, в рядах которой молодые воины не только овладевают комплексом военных знаний, но и крепнут духовно, становясь настоящими патриотами первого в мире социалистического немецкого государства. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Повесть о мужестве советских разведчиков, работавших в годы войны в тылу врага. Книга в основе своей документальна. В центре повести судьба Виктора Лесина, рабочего, ушедшего от станка на фронт и попавшего в разведшколу. «Огнем опаленные» — это рассказ о подвиге, о преданности Родине, о нравственном облике советского человека.
«Алиса в Стране чудес» – признанный и бесспорный шедевр мировой литературы. Вечная классика для детей и взрослых, принадлежащая перу английского писателя, поэта и математика Льюиса Кэрролла. В книгу вошли два его произведения: «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье».
Войцех Кучок — поэт, прозаик, кинокритик, талантливый стилист и экспериментатор, самый молодой лауреат главной польской литературной премии «Нике»» (2004), полученной за роман «Дряньё» («Gnoj»).В центре произведения, названного «антибиографией» и соединившего черты мини-саги и психологического романа, — история мальчика, избиваемого и унижаемого отцом. Это роман о ненависти, насилии и любви в польской семье. Автор пытается выявить истоки бытового зла и оценить его страшное воздействие на сознание человека.
Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.