На суше и на море - [39]

, бюро по продаже лотерейных билетов числовых игр, осаждаемое по средам миллионерами, пиццерия и припаркованные перед нею мотосредства, развозящие продукцию в плоских коробках с напечатанным узором; два ресторана, один лучше другого, муниципальный парк, где свет — теперь падающий сзади — рассеивается или концентрируется, когда встречает на своем пути лиственные насаждения, тополь, вяз, каштан и березу, слегка разбавленные соснами, в парке пластиковые мусоросборники, поставленные там конторой по сбору вторсырья, сделанные из того, что в них собрано, ради экологии, а также сохранившийся от памятника цоколь, на котором толкутся голуби без заслуг, бар быстрого питания, светящий своим внутренним светом, на фасаде флаг — трепещущий и подогреваемый рефлектором, чтобы не остыл на ветру свежевышитый на нем гамбургер; наконец Рыночная площадь, на которую входим под углом, по новому покрытию, которое положили к экуменическому конгрессу, позорный столб, колонна, ратуша, княжеский замок в строительных лесах, валы, барбакан, арки, венчающие архитектурный ансамбль на откосе, и растянувшийся вдоль раскопа временный забор, а также другие, нет места, чтобы здесь упомянуть все носители рекламы.

Нас обвиняют в меркантильной педофилии, в использовании детей, а ведь в этом отношении мы обязаны соблюдать сугубые меры предосторожности, пренебрежение которыми привело бы к потере концессии. Мы посвятим им целую специальную главу и ряд директив. Мы не имеем права подвергать сомнению авторитеты, внушать мысль о превосходстве, подталкивать к общению с незнакомцами, к тому, чтобы сесть в автомобиль к извращенцу, даже когда тот жестом приглашает в салон, оснащенный надувной подушкой, нам нельзя прибегать к непосредственному обращению, манить пресловутой низкой ценой, занижать возраст потребителя, требуемый при использовании товара, не сказать о батарейках, если они необходимы для запуска электроприбора, равно как и о красках (или переводных картинках), если на упаковке изображен раскрашенный продукт, а внутри мы не найдем ни красочки, ни кисточки. В своих сообщениях мы не имеем права прибегать к насилию — словом, мы не уйдем далеко от истины, если скажем, что несовершеннолетние окружены заботой лучше, чем в любом из исправительных учреждений.

Это в основном для них мы устраиваем конкурсы, призываем собирать крышки, а к компьютерам подключаем по желанию обучающие или энциклопедические программы. Нам это влетает в копеечку, потому что взрослые пользуются случаем, скупают крышки, подделывают их номера, и вместо одного главного приза мы вынуждены проплатить всю череду не предусмотренных в калькуляции призов, если не хотим нарваться на очередную судебную тяжбу.

Неправда, что мы рабски следуем моде. Мы ее пропагандируем, потому что всегда надо идти на шаг вперед, шаг, который порой трудно предвидеть из-за меандров и неожиданных поворотов. Иногда, признаюсь, мы ошибались, особенно в том, что касалось длины, определяемой, как правило, относительно коленей. Не сумели мы предвидеть и повального увлечения беретами, которые носили набекрень или надвигали на лоб, ставшими, как того желают историки национально-освободительных движений, ответом на фуражки с козырьком, предлагавшиеся государственным предприятием ламинированных изделий. До сих пор по этому вопросу историки неистово спорят. Лично я считаю, что никакие движения не являются национально-освободительными и что нет другой истории, кроме истории моды.

Не всегда вопрос решает козырек. Помню кепки, высокие каскетки а-ля де Голль, появившиеся по случаю визита президента Франции. Повальное увлечение длилось недолго, один, ну, может, два сезона, но шляпных дел мастера урвали свое, а молодежь почувствовала себя бунтовщиками, как дрейфусарды. Взять хотя бы брюки, сначала широкие, как матросские клеши, с мыслью о потопе, потом наоборот — узкие, как кальсоны, хоть и с отворотом. Материалы гладкие, в легкую полоску, со светлой ниткой, выныривающей через каждые два сантиметра, и мягкие, точно из плюша, сразу же протиравшиеся на сгибах и у карманов. Огромные клипсы, с полпепельницы, рубашки без хлопка, которые нельзя было гладить.

Во все сразу не оденешься, приходится выбирать. Вот мы и формируем выбор, определяем покрой, свободнее или теснее прикрывая тело. Мы защищаем от насмешек, а то как бы сейчас выглядел тип, шагающий по улице в кепке, если и голова уже не та и президент не тот.

Постоянно росло число клиентов, к которым мы должны были привлечь потребителей, так, чтобы гарантировать миру новые заказы. Воспитанный в эпоху очередей, я представляю себе эту эстафету как один бесконечный хвост. Бюро трещало по швам, я стал возвращаться все позже, все более усталый, и вскоре я перестал отличать луну от солнца, хром от фуксина, киан и другие цвета.

Я пытался найти выход, расширить бюро, думал разбить его на два афилированных агентства, делящиеся друг с другом портфелями заказов. Мы дали объявление о приеме новых сотрудников, причем дали самым маленьким из возможных форматов, чтобы заметили только посвященные. Отозвалось полтысячи, по большей части неучей, и в течение недели мы были вынуждены принимать папки с заявлениями и образчиками невежества. Молодежь думает только о карьере, и им кажется, что рынок — это борьба понарошку. Она хотела бы отделаться шуткой, еще более натянутой, чем тот словесный каламбур, которому уже никто не смеется. Сегодня каламбуры стали настоящим бедствием, лишь затрудняющим общение. Ни у кого не хватает смелости сказать правду прямо, без предварительной ее упаковки в иронию, правду очевидную, достающую до самого сердца. На лестнице дома, в котором мы занимаем последний этаж, образовался затор, вернулась эпоха очередей.